Баския пустился во все тяжкие. Он практически перестал писать, оборвал большинство контактов, надолго исчезал (то запираясь в своем доме-студии, а то и уезжая из страны) и постоянно накачивался наркотиками. Иногда он приходил в себя посреди улицы, силясь понять, кто он и где находится. Однажды в наркотическом бреду он в одной пижаме вломился в дом к своей бывшей пассии. В какой-то момент наступил просвет: Баския, не веривший в реабилитационные программы, «переломался» сам, уехав из Нью-Йорка. Тогда он снова начал писать. В один из последних дней своей жизни художник и создал картину «Верхом на смерти».
Speedball – смесь кокаина и героина, от которой умер Баския, – славится тем, что «выжигает» все негативные эмоции, оставляя кайф в чистом виде. Наверняка под воздействием этой парочки Баския мог посчитать себя способным на что угодно – даже на то, чтобы оседлать смерть. Герой его картины, по всей видимости, изображает самого художника. Схематично прорисованный скелет, изображающий смерть, кажется, полностью повинуется наезднику, но в пустых глазницах черепа явственно читается угроза. Не исключено, что эта минималистическая работа стала своего рода предсмертной запиской Баския, который понял, что у человека, оседлавшего смерть, есть только один путь.
Дэвид Хокни: джентльмен и его место под солнцем
У Дэвида Хокни есть любимый анекдот. Мужчина приходит к врачу и спрашивает, что ему нужно сделать, чтобы прожить как можно дольше. Доктор после нескольких вопросов об образе жизни делает заключение: «Вам нужно бросить пить, курить, отказаться от жирной пищи и от секса». Мужчина в ужасе спрашивает: «И тогда я буду жить дольше?» Доктор отвечает: «Нет. Но вам определенно будет казаться, что это так».
В случае с Дэвидом Хокни эта шутка звучит особенно смешно. За более чем 80 лет жизни художник ни в чем себе не отказывал: ни в любви, ни во вредных привычках, ни в развлечениях. Правда, после того как художник пересек рубеж в три четверти века, ему пришлось отказаться от алкоголя (хотя он заменил его… медицинской марихуаной), но даже в преклонном возрасте Хокни не бросил курить и неоднократно заявлял, что всегда открыт для новых любовных приключений. Точно таким же – полным энтузиазма, неутомимым экспериментатором – Дэвид Хокни всегда был в своей работе. И именно ее он называет главной любовью всей своей жизни.
Будущий художник родился 9 июля 1937 года в семье Кеннета и Лоры Хокни. Родители Дэвида выделялись на фоне остальных жителей благопристойного английского Брэдфорда. Хотя Лора была строгой методисткой и старалась воспитать детей в соответствии со своими религиозными убеждениями, она при этом была убежденной вегетарианкой, что в то время встречалось довольно редко. Кеннет Хокни и вовсе не вписывался ни в какие рамки. Он участвовал в антивоенных кампаниях и во время Второй мировой стал «отказником по мотивам совести». По словам художника, именно отец научил его в любой ситуации оставаться самим собой и не обращать внимания на то, что говорят окружающие. Кеннет был настоящим денди: он всегда носил костюмы, сшитые точно по его мерке. И, достигнув определенного возраста, художник отложил в сторону причудливые очки и фантазийные наряды, чтобы облачиться в сшитый на заказ костюм и признать, что ничего удобнее нельзя и придумать.
Семью художника часто называют пуританской и богобоязненной, однако сам Хокни однажды охарактеризовал ее как «семью радикалов из рабочего класса». Неудивительно, что у таких необычных родителей родился такой сын, как Дэвид. Ребенком он был страстно влюблен в оперу, а на уроках в воскресной школе рисовал карикатуры на Христа, чем приводил в бешенство учителей. В обычной школе (одной из лучших в стране) он попросту игнорировал все предметы, кроме уроков живописи, а на остальных рисовал карикатуры в блокнотах.
В юности Дэвид понимал, что в Англии ему не место. Страна была еще не готова принять молодого художника со всей его многогранностью и размахом фантазии. Во время учебы в Художественной школе Королевского колледжа Лондона он впервые почувствовал себя как дома, однако быстро впитал все необходимые знания и навыки и практически перестал обращать внимание на преподавателей. Тогда же Хокни стал впервые говорить о своей сексуальной ориентации. Но настоящую свободу художник обрел только после переезда в Штаты.