Артхив. Истории искусства. Просто о сложном, интересно о скучном. Рассказываем об искусстве, как никто другой

Некоторые полагали, что на судьбу Кипренского роковой отпечаток наложило жестокое заблуждение: будучи прирожденным портретистом, он курьезно считал, что создан для исторической живописи, в которой был несравненно слабее. Другие убеждены, что Кипренский был чересчур зависим от внешней успешности, слишком падок на славу. Но и вправду историческая живопись никак не давалась ему. Кипренский задумал аллегорию «Аполлон, поражающий Пифона», чтобы восславить победу Александра над Наполеоном, но так и не приступил к его живописной разработке. Картину «Гробница Анакреона» ему все же удалось закончить, но на выставке в Риме она была встречена абсолютно холодно. Портреты князя Голицына и княгини Щербатовой, написанные в это же время, – несравненно выше.

В 1823 году художник ненадолго вернулся на родину, однако Петербург принял его холодно: до России доползли слухи, будто бы в Италии Кипренский убил собственную натурщицу (та действительно была найдена мертвой в его мастерской) и испытывал непозволительные чувства к ее дочери, 10-летней Мариучче, с которой писал «Девочку в маковом венке».

Город смерти

В 1828 году Кипренский снова уедет в Рим, но для него это будет совсем другой Рим: не город успеха, а город смерти. Он встретится с подросшей Мариуччей и женится на ней, приняв для этого католичество. Но счастья в этом браке не обретет, да и есть ли оно, счастье? Кипренский склонялся к мысли, что скорее – нет. Теперь он больше времени проводил не в мастерской, а в остериях, итальянских ресторанчиках, напиваясь вином и прикармливая хлебом бродячих псов. Константин Паустовский в очерке о художнике заметит, что заказчики умудрялись отыскивать Кипренского, ориентируясь по сворам собак, сидевших то у одного, то у другого ресторана.

Умер Кипренский 10 октября 1836 года от горячки, вызванной пневмонией. Ему было всего 49. Дочь Кипренского Клотильда родится уже после его смерти. На римском надгробии написано: «В память Ореста Кипренского, самого знаменитого среди русских художников».

Два Пушкина

Исследователи творчества Пушкина говорят, что до 1827 года никто толком не смог создать портрет поэта. Какие-то гравированные «уродцы», выдуманные «лицеисты» с баками (которые Пушкин отрастит, кстати, только после ссылки, уже в Михайловском), романтичные юноши с острым подбородком давали очень отдаленное представление о его истинной внешности.

А в 1827 году были созданы сразу два портрета, которые стали по-настоящему каноничными, несмотря на огромное различие в их интонациях. Позже русские и советские художники, изображая Пушкина в любом возрасте и в любой период его жизни, писали поэта таким, каким он предстал на картинах Тропинина и Кипренского. У живописного Пушкина отняли юность и лишили зрелости – ему везде 28.

Портреты Кипренского и Тропинина не похожи так, как не похожи Петербург и Москва. Официальный, мундирный, застегнутый на все пуговицы, гордый, величественный, погруженный в свои мысли, торжественный – это Пушкин столичного художника Кипренского. Домашний, взлохмаченный, порывистый, трогательный, мечтательный и собранный, но при этом все равно величественный и торжественный в своем домашнем халате – это Пушкин москвича Тропинина.

Портрет Кипренского

Портрет Пушкина заказал вернувшемуся из Италии Кипренскому близкий друг поэта Антон Дельвиг. Работа была выполнена весной 1827 года в Москве, в доме общего знакомого Кипренского и Пушкина, графа Дмитрия Шереметева. В 1831 году, после скоропостижной кончины Дельвига от «гнилой горячки» (тифа), Пушкин, несмотря на значительную стесненность в средствах, выкупил портрет, чтобы поместить в своем кабинете.

Очевидно, для Пушкина портрет Кипренского имел двойную мемориальную ценность: во‐первых, напоминал о рано ушедшем друге («Никто на свете не был мне ближе Дельвига»), а во‐вторых, позволял надеяться и на собственное бессмертие, – и он вполне однозначно формулировал свою надежду в стихотворном послании Кипренскому: «И я смеюся над могилой, ушед навек от смертных уз…»

Перекинутый через плечо плед, или плащ из красно-зеленой шотландки, не только делает общий колорит динамичнее, но и считается живописной отсылкой к лорду Байрону, поэту-романтику шотландского происхождения, который на определенных отрезках биографий являлся кумиром как для Пушкина, так и для Кипренского (художник ужасно сожалел, что немного разминулся с Байроном в Риме).

Известен отклик Карла Брюллова (пересказанный со слов Тараса Шевченко) о том, что Кипренский изобразил не поэта, а «какого-то денди». Сам Пушкин признавал высокий уровень сходства («Себя как в зеркале я вижу…»), однако отмечал и некоторую степень художественной идеализации («…но это зеркало мне льстит»).

Портрет Тропинина