Артур

Я развел водой глину и залепил Мирддину глаза, как он попросил, потом, оторвав край от рубахи, замотал поверх глины полотном. Мирддин ощупал повязку и похвалил работу.

Так началось наше медленное возвращение в мир живых — слепой Мирддин, прямой и безмолвный, высился в седле, а мы с Гвальхмаи по очереди вели в поводу его лошадь.

ГЛАВА 8

Т

ремя днями позже, когда наш скудный провиант был на исходе,

мы выехали из Ллионесса. Я не оглядывался. Этот скорбный

край оставил черную отметину в моей душе.

Мирддин все это время ни с кем не разговаривал. Он сидел в седле,

расправив плечи, с завязанными глазами, рот его вновь и вновь криви-

ла гримаса боли — или омерзения.

Мы ехали день и ночь, а когда наконец остановились отдохнуть,

между нами и горькой опустошенной землей лежали многие лиги. Я

разбил лагерь у ручья, Гвальхмаи добыл на ужин двух жирных за-

йцев. Мы зажарили их и съели в молчании, не в силах говорить от

усталости. Здесь была трава для коней и хорошая вода для всех нас.

Хотя ночь была не холодная, я развел костерок — больше для

света, чем для тепла. Мы сидели рядом, на высоком осеннем небе за-

жигались первые звездочки. Ночь медленно накрывала нас своим

темным крылом. И вдруг Мирддин заговорил. Голосом сиплым, как

зимняя стужа, он провозгласил нараспев:

— Мирддин я есть и буду. Отныне всяк назовет меня Талиесином.

В дольнем мире рожден, но в горнем моя обитель, средь Летних

Звезд.

Явился в краю Троицы, с Отцом облетел Вселенную, я здесь на

земле останусь до Страшного Дня Господня, доколе Христос не при-

идет народы судить во славе.

Кто скажет, я зверь или рыба? Из форм девяти элементов я соз-

дан, из Плода Плодов, из первого плода Господня в начале времен.

Создан я Магом из магов.

Из соли земной сотворен, обновленная кровь в моих жилах.

Народы рождаются, гибнут и снова восстанут из праха. Я, лучший из

бардов, любую речь обращаю в созвучия песен дивных.

Слушай мой смелый рассказ.

Вскричу — разбегаются трусы, как искры от брошенной ветки.

Я был драконом в недрах холма, гадюкой в реке, звездой был се­ребряной, древком, копьем в зазубринах алых.

Пятью сорок туманов будут идти за мною, пятью сорок рабынь мне будут служить искусных.

Конь мой соловый быстрее летящей чайки, быстрее, чем ловчий кречет.

Я был языком огня, бревном был в костре Бельтана, бревном, что горит, не сгорая.

Свечой был, церковной лампадой, огнем был в ночи путеводным.

Щитом был царям и клинком в руке Пендрагона Британии.

Подобно отцу, слагаю я сызмальства песни, и арфа — мой истин­ный голос.

Я плутал, я кружил, я воззвал к Разящей Деснице и ринулся в бой.

Оружье мое — справедливость, Спаситель — моя отвага. И ярость моя золотая славней исступления Ллеу.

Я ранил стоглавого зверя, разверзшего страшные пасти. На черном его языке умещалось целое войско. Трижды три сотни когтей эта тварь на меня направляла. Я змея сразил, в котором три сотни душ за­ключались.

Могу с семьюстами бойцами еще совладать в одиночку,

Запятнан кровью врагов мой щит с золотою каймою.

Воином был я и буду.

Я спал в сотне царств, в сотне стен крепостных укрывался; сто раз по сто королей меня встретят приветом и лаской.

Мудрый друид, провещай Артуру!

Дни изреки Поборника, скажи, что было, что будет.

Господь соберет Свой народ, и получит тот имя Господне — наро­дом Разящей Десницы его нарекут; и, подобно сверкающей молнии, пробудит он Воинство Вечности!

Я смотрел на него, ошеломленный. И это Мирддин, которого я знал с детства и, оказывается, не знал вовсе! На него снизошло бар­довское вдохновение, лицо светилось — не знаю, отблесками костра или собственным загадочным светом. Он сидел, мерно кивая перевя­занной головой и слушая отзвук своих слов в пустом пространстве ночи.

— Что дивитесь моим речам? — спросил он резко. — Вы же знае­те, я говорил правду. Впрочем, остерегайтесь происков врага, друзья мои. Но не страшитесь. Не страшитесь! Слушай меня, Бедуир! Слушай меня, Гвальхмаи! Слушайте Мудрейшего из Мудрых и познайте силу Царя, Которому мы служим.

И он начал рассказ о том, что случилось в Ллионессе. Слепой, с пе­ревязанными глазами, он возвысил хрипящий голос и заговорил, спер­ва медленно и сбивчиво, но вскоре слова полились уверенным силь­ным потоком. Вот что поведал Мирддин.

— Я отстоял вечерню в храме Спасителя, о чем долго мечтал. Мне было жаль проехать так близко от Инис Аваллаха, не повидав Аваллаха с Харитой, но им нельзя было открывать мой замысел.

Достигнув Ллионесса, я поскакал во дворец Белина и нашел его — как поселение Дивного Народа в Броселианде — покинутым. Но отче­го? Вот этого я не мог взять в толк.

Что случилось с Дивным Народом? Какое бедствие их уничтожи­ло? Чего ради их истребили? Да, это я понял: их истребили сознатель­но и безжалостно. Но зачем? Великий Свет, зачем?

Я не находил покоя. Чем больше я об этом думал, тем больше тре­вожился. Что за этим скрывается какой-то чудовищный замысел Морганы, сомнений у меня не было...

— Морганы! — ахнул Гвальхмаи.

— Прости, голубчик, — ласково сказал Мирддин. — Это правда. Но не стыдись, вся вина только на ней.