Артур Артузов

Артузов направил Овакимяна в Берлин для работы под прикрытием должности инженера в торгпредстве именно по линии научно–технической и промышленной разведки. Выбор оказался удачным. За короткий срок Гайк оброс множеством связей. Особенно близко он сошелся с тридцатилетним Гансом–Генрихом Куммеровом.

Ганс–Генрих был разносторонне образованным и талантливым инженером. По окончании средней школы он два года изучал в Берлинском университете историю музыки и философию (тяга к этим дисциплинам – традиционное пристрастие немецких интеллектуалов) и лишь затем поступил в Высшую техническую школу в берлинском районе Шарлоттенбург, где и получил диплом инженера. Два года спустя, в возрасте двадцати шести лет, Куммеров уже был доктором наук.

Пять лет Куммеров проработал на ведущих инженерных должностях на заводе «Газглюлихт–Ауэргезельшафт», затем в конструкторском бюро фирмы «Леви–радио АГ», выполнявшей военные заказы, и одновременно в Имперском биологическом бюро сельского хозяйства и лесоводства.

Артузов сразу оценил перспективность сотрудничества с Куммеровом, особенно когда стало известно об антифашистских убеждениях ученого. Первая же полученная от него информация военного характера подтвердила правильность этого вывода: Куммеров безвозмездно передал Овакимяну данные о разрабатываемых в Германии новых отравляющих боевых веществах. Овакимян, сам высококвалифицированный химик, не нуждался в экспертизе Центра, чтобы понять достоверность материала и его значение. Возможно, именно в связи с первой информацией Куммерову был присвоен оперативный псевдоним Фильтр. Вслед за этим Ганс–Генрих передал резидентуре образцы компонентов разработанного им нового армейского противогаза. Разработка опытного образца противогаза обошлась в 40 тысяч марок, резидентура же получила его бесплатно. Последним его подарком, сделанным уже во время войны, были данные о новом секретном 150–миллиметровом артиллерийском снаряде, на который командование вермахта возлагало большие надежды. Немалое значение имела и полученная от Фильтра информация о том, что Германия, несмотря на срыв блицкрига, не рискнет применить в этой войне химическое оружие, что, как известно, подтвердилось.

Куммеров привлек к сотрудничеству с советской разведкой своего близкого друга, также видного инженера, доктора Эрхарда Томфора. От него были получены данные о работах по созданию синтетического бензина (горючее было ахиллесовой пятой Германии в обеих мировых войнах) и каучука, радиолокатора, акустической торпеды и танковых радиостанций, способных устойчиво работать даже в условиях характерной тряски.

И Куммеров, и Томфор считали свое сотрудничество с советской разведкой в моральном отношении абсолютно оправданным, поскольку оно способствовало разгрому фашизма.

Работа Овакимяна в Германии была неожиданно для него прервана 24 сентября 1933 года шифрованной телеграммой из Москвы:

«Сов. Секретно. т. Черниговскому.

Геннадию сдать дела и откомандировать в Аттику. Алексеев».

Поясним: Черниговский – оперативный псевдоним резидента по странам Европы Слуцкого, Геннадий – оперативный псевдоним Овакимяна, Алексеев – оперативный псевдоним начальника ИНО Артузова. Аттика в данном случае означает не область Греции, а Советский Союз.

В Москве Артузов объяснил встревоженному Овакимяну, что внезапный отзыв объясняется вовсе не недовольством его деятельностью в Германии, напротив, его ожидает новое ответственное задание. В связи с установлением дипломатических отношений с Соединенными Штатами Америки принято решение командировать его в Нью–Йорк для организации работы по линии научно–технической разведки. Там ему предстоит пройти стажировку в Нью–Йоркском химическом институте, желательно защитить докторскую диссертацию, а в дальнейшем работать под «крышей» акционерного общества «Амторг».

В США Овакимян проработал девять лет, и весьма успешно: на связи у него было 14 ценных агентов и 3 групповода, в том числе уже известный и в нашей стране выдающийся разведчик Яков Голос (настоящая фамилия Рейзен, оперативный псевдоним Звук).

…В 1936—1938 годах советская внешняя разведка подверглась разгрому. Десятки, сотни кадровых сотрудников и агентов, в том числе и работавших за рубежом, были расстреляны. К 1940 году в берлинской резидентуре оставалось всего два молодых сотрудника, из которых один даже не владел немецким языком. Связь с ценными агентами была прервана, с некоторыми утрачена навсегда.

Такие же невосполнимые потери понесла и военная разведка Красной армии.