Артур и Джордж

В этот день кокетка была добра к нему, и он оказался у семьдесят восьмой лунки, все еще имея шанс выйти из восьмидесяти. Если послать мяч на точное расстояние… Пока он обдумывал удар, он вдруг осознал, что играть на этом поле ему остается уже недолго. По той простой причине, что он должен будет расстаться с «Под сенью». Расстаться с «Под сенью»? Невозможно, возразил он автоматически. Да, и тем не менее неизбежно. Он построил дом для Туи, которая была первой и единственной его хозяйкой. Как сможет он привести туда Джин после бракосочетания? Это будет не только противу чести, но крайне неприлично. Одно дело Туи во всей ее святости намекнуть, что он может жениться снова, и совсем другое — привести вторую жену в этот дом, чтобы наслаждаться с ней теми самыми восторгами, которые были запретны для него и Туи во все до единой ночи, вместе прожитые ими под этим кровом.

Разумеется, об этом не могло быть и речи. Однако с каким тактом, с каким умом Джин промолчала, предоставив ему прийти к такому выводу самому. Она правда удивительная женщина. И еще больше его трогало, что она начинала принимать участие в деле Идалджи. Не очень достойно джентльмену проводить сравнения, однако Туи, хотя и одобряла бы взятую им на себя миссию, оставалась бы равно счастлива, победит он или потерпит неудачу, как, конечно, и Джин. Однако ее интерес многое менял, поддерживал в нем решимость победить ради Джорджа, ради правосудия, ради — еще выше! — чести своей страны; но, кроме того, и ради своей возлюбленной. Трофей достойный, чтобы сложить к ее ногам.

Дав волю эмоциям, Артур послал мяч на пятнадцать футов дальше лунки. Второй удар оставил его в шести футах от нее, а затем он снова умудрился промазать. Итого 82 вместо 79! Да, безусловно, нельзя допускать женщин на поле для гольфа. И не просто на само поле, но и в головы игроков, не то возникнет хаос, вот как сейчас. Джин как-то раз заговорила о намерении заняться гольфом, и тогда он отозвался с умеренным энтузиазмом. Но совершенно ясно, что это плохая идея. В интересах гармоничности общества прекрасный пол не следует допускать не только к избирательным урнам.

Вернувшись в «Под сенью», он обнаружил, что с дневной почтой пришло сообщение от мистера Кеннета Скотта с Манчестер-сквер.

— Ага! — вскричал он, распахивая ногой дверь кабинета Вуда. — Ага!

Его секретарь посмотрел на положенный перед ним лист и прочел:

Правый глаз:

8,75 диоп. сфер.

1,75 диоп. цилинд. ось 90°

Левый глаз:

8,25 диоп. сфер.

— Понимаете, я попросил Скотта отключить аккомодацию атропином, чтобы пациент никак не мог повлиять на результаты. Просто на случай, если кто-нибудь вздумает утверждать, будто Джордж прикидывался слепым. И это именно то, на что я надеялся. Исчерпывающе! Неопровержимо!

— Могу ли я спросить, — сказал Вуд, которому в этот день роль Ватсона представлялась наиболее легкой, — что, собственно, это означает?

— Это означает, это означает… за все годы моей практики как окулиста мне ни разу не довелось корректировать столь высокую степень астигматической близорукости. Вот послушайте, что пишет Скотт. — Он схватил письмо со стола: — «Как и все близорукие люди, мистер Идалджи не способен четко видеть предметы на расстоянии более нескольких дюймов, и в сумерках он практически не смог бы найти дорогу, кроме как в местах абсолютно ему знакомых и привычных». Иными словами, Альфред, иными словами, господа присяжные, он слеп, как пресловутый крот. С той, разумеется, разницей, что крот сумел бы найти дорогу на лугу темной ночью в отличие от нашего друга. Я знаю, что сделаю. Закажу очки по этому рецепту, и если кто-нибудь из защитников полиции наденет их ночью, то, гарантирую, он не сможет проделать путь от дома священника до луга и обратно менее чем за час. Ручаюсь своей репутацией. Почему у вас такой сомневающийся вид, господа присяжные?

— Я просто слушаю, сэр Артур.

— С сомнением на лице. Я умею улавливать сомнения, когда вижу их. Ну так задавайте же мне очередной вопрос.

Вуд вздохнул.

— Я только подумал, не могло ли зрение Джорджа ухудшиться за три года тюремного заключения.

— Вот-вот! Я догадался, что вы могли подумать об этом. Абсолютно исключается. Слепота Джорджа — перманентное следствие структуры его глаз. Это официально. То есть в тысяча девятьсот третьем году она была точно такой же, как теперь. А тогда у него даже не было очков. Еще вопросы?

— Нет, сэр Артур.

Впрочем, имелось кое-какое наблюдение, которого он решил не касаться. Его патрон действительно мог не столкнуться с подобным случаем астигматической близорукости за все время, пока он был окулистом. С другой стороны, Вуд много раз слышал, как за обеденным столом он потчевал гостей историей о том, что мог похвастать самой пустой приемной на Девоншир-плейс, и вот это феноменальное отсутствие пациентов обеспечило его досугом, чтобы писать книги.

— Думаю, я потребую три тысячи.

— Три тысячи чего?

— Фунтов, мой милый, фунтов. В своих расчетах я учитываю дело Бека.