Есть что-то особенное в кельтском искусстве владения словом, такое же мгновенно узнаваемое и характерное, как их декоративное искусство. И это «что- то» – назовем его частицей кельтского сердца – является настолько мощным и настоящим, что пережило все удары и суету двух тысячелетий, подарив нам только в этом веке таких мастеров слова, как Иейтс, Джойс, Синдж, Дилан Томас и Шеймас Хейни, не считая многих других. Легенды об Артуре, где большую часть текста занимают приказания Артура разным рыцарям отправиться в странствие и на поиски приключений, предоставляют нам прекрасную возможность насладиться этим искусством. Когда рыцари в конце концов возвращаются ко двору, Артур неизменно приказывает им перечислить все, что с ними произошло, и рассказать свои истории. Он прекрасно понимает, что мы учимся через опыт, и через обмен опытом мы становимся мудрее.
Истории об Артуре имеют глубокие корни в кельтской традиции сказительства, в этом не приходится сомневаться. Но возникает вопрос, до какой степени содержание легенд является воспроизведением кельто-британской культуры Темных Веков или даже предшествующего периода? На этот вопрос я собирался ответить в данной главе, и теперь подошло время свести собранные сведения воедино.
Во-первых, если начать с самого простого, легенды, изложенные на бумаге, представляют собой смесь исторических реалий Раннего Средневековья и событий тех времен, когда были записаны эти легенды. Мы рассмотрим это более пристально в третьей главе, в которой прослеживаются изменения, происходившие с нашими сказаниями между 1136 годом, когда Гальфрид Монмутский написал «Историю бриттов», и годом 1485, когда Кэкстон{39}
опубликовал «Смерть Артура» Мэлори{40}.Эти изменения точно отражают эволюцию культур, представителями которых были авторы на протяжении 350-летнего периода европейской истории. Но, глядя на эти события из сегодняшнего дня, становится очевидным, что многие детали перенесенных на бумагу легенд прямо взяты авторами из своего повседневного опыта, а не из знания ими ранней (или даже поздней) кельтской культуры и истории. В частности, описание окружающего мира – двора, ежедневных христианских религиозных обрядов, ристалищ, кодекса рыцарской чести и куртуазной любви – напрямую отражает особенности ХП-XV веков, но никак не реалии IV века. Военные аспекты легенд имеют тот же уклон – абсолютное преобладание конницы и равнодушие к пехоте более соответствует летописям Позднего Средневековья, а не Темных Веков Британии.
Что касается костюма и платья, то письменные источники неоднократно и детально описывают средневековые одежды мужчин и женщин. Мужчины в этих летописях – бородатые, тогда как Цезарь отмечает, что галлы брили свое тело полностью, кроме головы и верхней губы. На художественных изображениях кельтские мужчины предстают или с усами, или с бородой. Оружие, доспехи, сбруя и украшения для лошадей, встречаемые в письменных источниках, также явно родом из Средневековья, хотя надо отметить, что существует некая неразрывная связь между кельтским периодом и временем авторов сочинений.
У кельтов были длинные мечи, кольчуги и искусно сделанные шлемы, но всадники не могли использовать тяжелые копья, так как у них не было стремян. Удары копьем на полном скаку и рыцарские турниры были невозможны, пока в Британии не появилось стремя.
При том, что римляне широко использовали военную атрибутику, мне не встретилось ни одного свидетельства ее применения кельтами: у них не было ни знамен, ни флагов, а украшали они только свои щиты и шлемы. Однако в артурианских легендах приводится много упоминаний о том, что свои штандарты и прочие предметы военной доблести кельты украшали изображениями и реальных животных, таких как вепрь, орел, и мифических зверей, в особенности дракона. Сообщения об этих символах на зубцах и башнях, венчавших каменные стены замков, часто встречаются в письменных источниках и являются еще одним отражением средневековой культуры, бритты же и до и после римского завоевания полагались в основном на земляные фортификационные сооружения.