Артуш и Заур

— Ладно, как скажешь…

Заур прикрыл глаза и запустил ладонь в волосы Артуша.

— Заур…

— Да, милый.

— Ты был в Карабахе?

— Был. Помнишь, съездил в Шушу в 88-ом? Когда Самед Фаикович спросил у меня в классе о значении Карабаха для нас, я рассказал ему о том, что весной ездил в Шушу.

— А я впервые побывал там три года назад, с отцом. Его друг из Степанакерта справлял свадьбу сыну. Мы побыли два дня в Степанакерте, потом отправились в Шуши. Там все еще видны следы войны… По ночам так страшно… Заур…

— Да.

— Этот город вам очень дорог?

— Конечно… Шуша считается колыбелью азербайджанской культуры. Искусство мугама достигло там пика своего развития. Это подтверждают вышедшие оттуда гении — Бюльбюль[11], Джаббар Гарягды оглу[12], Сеид Шушинский[13] — и факты вроде убийства Каджара[14]. Если бы Шуша была армянским городом, то и из вас вышел хотя бы один исполнитель мугама.

Артуш поднял голову и кокетливо возразил:

— Чем же ты отличаешься от таких конъюнктурщиков, как Зия Буниятов[15], который все наши церкви называл албанскими? По твоим словам получается, что чуть ли не с начала творения на территории нынешнего Азербайджана жили азербайджанцы, точнее тюрки, татары? Это откровенная ложь. Ведь азербайджанцы не автохтоны! Азербайджанцами вас назвал Сталин. Благодарить вы должны его…

Заур с улыбкой на губах обхватил его за шею и притянул к себе:

— Ты так красив, когда злишься. Настоящий армянин — от своего не отступишься. Да ебать твоих автохтонов, — Большой друг Азербайджана покойный Тур Хейердал сказал: «Человечество произошло от обезьяны, а норвежцы от азербайджанцев». А ты мне пиздишь про автохтонов — добавил он и впился в губы Артуша.

Резким движением Артуш обнял Заура, лег на спину и взвалил на себя своего любовника.

— Если бы я был настоящим армянином, то не лежал бы в объятьях заклятого врага. Да и ты не настоящий азербайджанец. На самом деле, ты прав… У нас нет нации… Нет-нет, не так. У нас одна нация — гётвераны.

* * *

Утреннее солнце, осветив утомленные тела молодых людей, устыдилось от увиденного. Смятые простыни пропитались потом. Он поцеловал Заура в щеку. Тот заморгал как несмышленый ребенок и посмотрел на Артуша, будто не понимая, где находится. Он так по-детски сладко и смешно наморщил лоб, что Артушу захотелось поцеловать еще раз это чудное создание, похожее на самого невинного младенца во вселенной. Артуш склонился и поцеловал его в губы. Этого поцелуя хватило, чтобы привести его в чувство. А Артуш не останавливался. Он прикусил мочку его уха, поцеловал глаза, лоб, соски, прикоснулся кончиком языка к горлу и спустился к пупку.

Заур слегка застонал и подогнул колени:

— А это что такое?!

Артуш заметил капли крови на белой простыне. Увидев, что тот растерялся, Заур произнес срывающимся, словно простуженным, голосом:

— Ночью ты сделал мне очень больно. Мне еще никогда не было так больно.

— Что?! — воскликнул пораженный Артуш и начал быстро-быстро покрывать поцелуями каждый сантиметр его тела. — Прости меня, прости милый, — зашептал он, не переставая целовать своего любовника. Сейчас он казался себе самым жестоким, самым бессердечным человеком на свете. Вчера, едва увидев раздвинутый персик любимого, он не смог удержаться и расплакался. Горячие слезы оросили острие его готового к бою кинжала. И Артуш погрузил по рукоятку этот смоченный слезами кинжал в ножны Заура. А теперь вот раскаивался: «Ну почему же я не воспользовался вазелином или кремом? К чему такая грубость? Да, слезы священны, но крем не заменят! Не заменят!». Хотелось закричать, сделать что-нибудь из ряда вон выходящее. «Боже, откуда взялась эта любовь, которая охватывает все мое существо?! Как умещается это безграничное чувство в тесных рамках моей вселенной?».

Он снова заплакал. Заур не успокаивал его. Плачет — значит так надо, и мешать ему нельзя. Не говоря ни слова, он гладил Артуша по голове, по шее. Он знал, что так утешаются не только женщины, но и геи.

* * *

Сколько же им было, когда они впервые вкусили этот запретный плод?.. Эти годы кажутся сейчас далеким прошлым. Хотя не прошло и двадцати лет. В один из знойных бакинских дней, когда родителей Артуша не было дома, двое детей предались запретной любви. Их ключи и замочные скважины были тогда так малы… Они верили, что играют в игру. Все именно и началось с этой нетрадиционной, развратной игры. Два маленьких представителя двух враждующих народов слились еще незрелыми телами и дали по мере слабых своих сил отпор грядущему раздору, ненависти, вражде и войне…

Тем, кто не желал войны и не знал вражды, права на выбор не дали. Приговор был суровым — разлука!

А какое они имели отношение к этому раздору? Территориальные претензии, оружие, потоки крови — так были чужды им. Так от них далеки.

Ретроспектива

1

Баку.