Словно что-то сломалось в сердце Заура и со звоном рассыпалось по всей груди. Ноги и губы задрожали. Он еще вчера вечером уловил что-то странное, и почувствовал, что поездка с этим стариком закончится чем-то неожиданным. Униженный, стоявший на коленях ради орального секса Мохлет, напомнил ему сцену из «Сердца четырех» Сорокина, где перед подростком подобным же образом корчился старик, умолявший дать ему в рот. При прочтении этого эпизода, он не поверил, что такое может произойти в реальности. «Значит, так стирается грань между литературой и жизнью» — прошептал он сам себе. Заур понимал, что времени на раздумье у него нет, и события выходят из-под контроля. Старик видя, смятение и шок в глазах Заура, дрожащими руками начал расстегивать кнопки на джинсах молодого человека, сердце, которого в это время обливалось кровью. На морщинистых, с вздутыми венами, руках старика, местами виднелись только что покрывшиеся корочкой ссадины. Мохлет с трудом вытащил член Заура из трусов и, обдавая его пах и мошонку горячим дыханием, с жадностью стал сосать. У Заура, изголодавшегося по сексу, эрекция произошла молниеносно. Его поразила победа физиологии над чувствами. Он хотел понять, почему не сопротивляется, но не мог найти логического объяснения. Прошло около двух минут. Почувствовав, что вот-вот кончит, Заур, ничего не сказал старику, и простонав, спустил влагу в протезный рот. Изменившийся в лице Мохлет, задыхаясь и давясь, заглатывал потоки извергавшейся спермы. Самый непродолжительный в жизни Заура половой акт подошел, таким образом, к концу. Старик поднялся, с трудом переводя дыхание, проговорил «большое спасибо, сынок», и запил все теплым Боржоми.
Заур застегивая ширинку, смотрел на то выпирающий, то исчезающий кадык пьющего минералку старика. Он не выспался, голова слегка болела и, ему хотелось, выпив большую чашку кофе, поспать 2–3 часа и все забыть. Старик, заметив, что веки его тяжелеют, заботливо предложил:
— Ляг, поспи, сынок. Встанешь, когда поезд будет на грузинской стороне.
Заур промычал что-то обозначавшее благодарность, положил голову на подушку и тут же уснул.
Когда грузины с шумом остановили поезд в Гардабани, Заур вскочил с места. Вагон оживился. Грузинские женщины начали бегать туда-сюда, одни заходили в купе с большими сумками выходили налегке, другие наоборот. Заур сначала не понял, что происходит. Мохлет объяснил:
— Это — челноки. Возят товар из Баку, с аэропортовской толкучки. А грузинская таможня берет с них пошлину — покачав головой, старик продолжил, — Самый грязный представитель моего Азербайджана, для меня роднее миллиона самых лучших иностранцев. За любого жизнь отдам — и плохого, и хорошего. Непонятые мерзавцы пятой колонны то и дело поливают народ грязью, матерят его. Ненавижу этих людей: родина — это Родина, нация — Нация, сынок. На все готов ради своего Народа, Нации, Родины.
В это время грузинские таможенники и пограничники, в прямом смысле слова, ввалились в их вагон, и стали орать так, что Заур имел все основания подумать, что «Революция Роз» явно еще не докатилась до грузино-азербайджанской границы. Грузины, кричащие на путешествующих в солнечную Грузию, грубо требующие предъявить паспорта и предоставить к осмотру багаж, своим поведением в одночасье развеяли устоявшийся миф о кавказском гостеприимстве. Странно было и то, что наряду с азербайджанцами, они так же уничижительно относились и к своим сородичам. Более того, «своим» оскорбления раздавались щедрее. Сбрасывая, на перрон товар, закупленный спекулянтами в Баку, маршируя по вытащенным из сумок и мешков рубашкам и нижнему белью таможенники, раздевали женщин, проверяли — не одето ли на них по несколько кофт и рубашек сразу.
Проводник уловил взгляд Заура, смотревшего на происходящее на перроне с отвращением и ужасом:
— Так стало после Саакашвили. Теперь мы тут часа на три застряли. Раньше, хоть, взятку давали, чтобы не морочили. А сейчас денег не берут, но народ мучают. Хочешь, садись на такси, максимум через час будешь в Тифлисе. Это не дорого, — сказал он, показав на стоявшие в конце перрона и ожидавшие своих клиентов машины.
Заур поблагодарил проводника за совет и вернулся в купе, признавшись себе впервые в жизни, что и у взяточничества есть положительная сторона. Ведь, если бы эти люди брали мзду, пассажиры не потеряли бы столько времени и нервов, а госслужащие были бы в хорошем настроении, в общем, уровень обслуживания был бы выше. Зауру хоть и не хотелось вначале верить в «пророческое предсказание» проводника, но проходившие один за другим часы, доказали бессмысленность и недальновидность его решения остаться в поезде. Кондиционеры уже не работали и вынужденные ждать из-за нескольких женщин-челноков, обливающиеся потом пассажиры, то и дело сходили с поезда, умывались у источника рядом с сигаретным киоском, и наполнялись лютой ненавистью к виновницам происходящего.