Когда же рассвело и на пустую ярмарочную площадь пришли государевы мытники, то вместо стены увидели только саженной высоты островерхий вал из камня да белесую пыль, еще висящую в неподвижном воздухе. Их взорам открылось утреннее туманное море, гостевой причал с кораблями, постоялые дворы с тысячами повозок и даже стада коней, пасущихся в лугах на другой стороне затона — все то, что раньше заслонялось ветхой крепостью.
Стольный град, будто река в половодье, давно выплеснулся из тесноты стен, разлился вширь и поднялся ввысь, на холмы. Крепость с трех сторон давно разобрали на камень, и оставалась только эта ее часть, образующая всего лишь четвертину круга, ибо старый город, как и все арварские города, повторял очертания солнца. Зато последний остаток стены был самым высоким и мощным, хотя давно оборонял только ярмарку, да и то от холодных морских ветров. Вечевой колокол с башни давно был снят и перемещен на вечевую площадь в середину нового города, от которой во все стороны лучисто разбегались улицы; на башне же с наступлением сумерек зажигали мореходный светоч, но лишь в ненастную погоду, поскольку в ясную припозднившимся кораблям достаточно было и городских огней на холмах, освещавших ночные улицы Горислава Великого — так теперь именовался стольный град парусья.
Ни шорох оплывшей стены, ни сотрясенье земли не достали княжеского двора на холме, однако Белояр пробудился с тревогой и, не вставая с ложа, прислушался к тишине дворца. И уж был готов кликнуть отроков, чтоб спросить, не случилось ли чего, но вспомнил вчерашнюю радость, в единый миг взмолодившую дух.
А вчера с купеческими кораблями вернулся сын Годислав, дюжину лет бывший в учении на Светлой горе. Отсылал наследника несмышленышем шести годов от роду — явился ученый и достойный муж, коего хоть ныне на престол сажай да ступай на покой…
Умиротворенный сей мыслью, Князь бы снова заснул, да несмотря на столь ранний час, в опочивальню пожаловал Закон Путивой, настолько встревоженный, что и дверь за собою не затворил, сразу к ложу и свечою посветил.
— Проснись, Великий Князь! Белояр прикрылся ладонью от света.
— Что приключилось?
— Стена обрушилась!
— Какая стена?
— Крепостная, что у пристани!
— Придавило кого?
— Придавить не придавило, да недобрый это знак!
— Должно быть, изветшала, — облегченно молвил государь. — Чего же здесь недоброго?
— Поверь, Великий Князь, дурное предзнаменье! Не лубяные палаты рухнули в одночасье — суть, стена, коей без малого пять сотен лет.
— Нет ничего вечного, что рукою человека сотворено.
— Зрю, восстанет супротив тебя, Великий Князь, сила незнаемая, да на сей раз не чужеземная.
— С чего ж ты взял, Путивой?
— Сама собою раскатилась стена, будто изнутри подточенная да изъязвленная…
— Да полно тебе! — отмахнулся государь. — Коль ты обрище вспомнил, так ведь и памяти о нем нет.
— Иные обры найдутся!
— Откуда же найдутся, коль сгинули еще во времена Горислава Великого? Ни слуху, ни духу не осталось. Вот уж двести лет…
— Осмотрись-ка, Великий Князь, окрест себя, — страстно зашептал Закон. — Взгляни-ка взором дальновидным на то, что близко стоит и рукою можно достать. Позри, не роют ли потаенных нор да ходов, не замышляется ли мерзости супротив престола твоего…
Еще вчера, выйдя встречать сына, государь заметил, как приуныл и закручинился Путивой, ибо узрел в ученом наследнике своего соперника и скорую кончину своей власти. Еще при жизни Горислава Великого княжеская власть была разделена, поскольку строптивые светлогорские старцы отказались посвящать Князя в Законы, и тогда волхвы храма Перуна на своем вече стали избирать стоящего за коном сами, ибо некому стало отправлять священные обряды и провозглашать из конные истины.
Однако все государи мыслили вернуть себе владычество, поскольку старцы считали это самозванством, и как бы ни хотели Великие Князья, но вынуждены были согласиться с ними: Кладовест закрылся даже для самого чуткого к нему уха, и вот уже двести лет никто не мог внять ему.
После Великого Горислава и по его воле княжение у русов стало наследственным и всякий, кто всходил на престол, по истечении дюжины лет тяготился своей неполноценностью, вынужденный терпеть рядом Закона из волхвов. И только Белояру выпало совершить первый шаг к объединению власти и исполнить волю крамольных старцев, отдав им в учение своего наследника.
Путивой был Законом, коего посвящало перуново братство громобойников, но покуда никто не отнимал у него права стоять за коном, поскольку Годислав еще не принял наследства и не отдюжил первую дюжину лет, после которой только получил бы владычество из рук святогорских старцев, иначе называемых крамольниками.