Арвары. Книга 2. Магический кристалл

Атланта он увидел внезапно, уже на ступенях циклопической лестницы. Тот мертвец из мавзолея, превращенный в мумию, выгядел длинным худосочным подростком по сравнению с живым; руки и ноги атланта волочили за собой четыре морских цепи, которыми перекрывали устье Тибра, но казалось, они ничуть не мешают ему. Он легко шагал по уступам вдоль стен глубокой каменоломни и, поднимаясь вверх, будто разрастался еще больше. На нем была лишь набедренная повязка, да на левом плече болталась берета — кожаная подстилка носильщиков камней из целой воловьей шкуры.

Император непроизвольно стал отступать, ибо одним взором уже трудно было охватить атланта целиком. То ли от резких шагов, то ли от неудобного, непривычного движения назад боль в позвоночнике перелилась к пояснице и, словно кипяток, потекла к ногам, из щемящей превращаясь в сладострастную.

И тут он заметил, как попятились Авездра вместе со своими слугами и погонщиками, а верблюды легли без всякой команды и вытянув шеи замерли.

Только Минор остался на своем месте, поджидая, когда раб покажется над устьем каменоломни.

Атлант вышел из полумрака в тот миг, когда потонувшее в море солнце бросало последние багровые лучи на склоны гор, но лицо его отчего-то осветилось ярко, словно в полдень. Юлий узрел, что он и в самом деле очень молод — возраст юниора, не достигшего двадцати лет, что подчеркивала еще не окрепшая, не знавшая бритья курчавая светлая бородка, обрамляющая щеки.

В голубых варварских глазах отражался закат…

Длина цепей позволяла ему приблизиться лишь к началу рудоспуска, так что он выступил из каменоломни только по пояс и встал на лестнице, не замечая ни хозяина, ни гостей и глядя куда-то мимо них, в морскую даль.

А сладострастный кипяток боли вдруг начал бурно испаряться, вырываясь наружу леденящим, не раз испытанным ужасом близкой смерти. И Юлий преодолел бы его лишь силой разума, ибо обладал тем воинским духом, который в минуты крайней опасности возбуждает дерзость и отвагу. Но это цепенящее чувство сейчас исходило не из его сути; солнце, обычно быстро погружавшееся в море, будто остановилось, и лучистый его гребешок продолжал сиять над водой, зеркально отражаясь на отвесной стене.

И показалось, над головой атланта распустился венец Митры.

Звучный в вечерних горах, голос Авездры вдруг приятно коснулся слуха императора и словно пробудил его, вызвал некое беспричинное ощущение радости.

— Что означает твое имя, Космомысл?

Его взор, устремленный вдаль, внезапно приблизился, и вместе с ним прилетел ветер, опахнув солоноватым запахом моря. Речь атланта звучала протяжно, низкий монотонный голос не выражал никаких чувств.

— Меня никто не спрашивал об этом…

— Я спрашиваю тебя. — Артаванская Сокровищница слегка подняла руки, словно привлекая к себе внимание.

— Кто ты?

— Меня зовут Авездра.

Их разделяло расстояние в полсотни шагов, однако атлант смотрел сверху и взгляд его блуждал по склонам гор намного выше ее головы, словно отыскивая источник звука, как отыскивают его слепые.

— Я здесь, Космомысл! — она еще выше вскинула руки. — Звучание твоего имени напоминает мне сакральный язык, на котором жрицы Астры произносят заклинания.

Наконец, глаза его остановились, но прошло более минуты, прежде чем он ответил на арварском, таком знакомом императору наречии:

— Мое имя означает Свет Полунощной Звезды.

— Никогда не видела этой звезды на небосклоне, — проговорила Авездра, тоже перейдя на язык варваров. — Но мой народ почитает ее выше, чем иные звезды.

— Полунощная Звезда светит лишь в полунощных странах, — ответил атлант и поднялся еще на одну ступень, до предела натянув цепи.

— Там живут такие великаны, как ты?

— Нет, там живет мой народ, называемый арвары.

— Ты бог арваров?

— Я исполин из рода Руса и всего лишь внук Даждьбога.

— Внуки Даждьбога бессмертны?

— Они были вечными, когда жили на Родине Богов. Но сейчас арвары смертны.

— Почему же ты достиг возраста, когда начинается бессмертие, и остался юным?

Атлант замолчал, чуть ослабив цепи, и император ощутил внезапный прилив беспокойства: только в этот миг он вдруг осознал, с какой надеждой вслушивается в арварскую речь, одно звучание которой прежде вызывало в нем жгучую ненависть. Сейчас же, пребывая в некоем отрешении от реальности, он испытывал странное, необъяснимое чувство перевоплощения, будто не атлант говорит с Авездрой, а он, Юлий. И это он бессмертный и уже двести лет прикован в каменоломне!

— Отчего же я молчу? — беспомощно спросил император.

— Ты не знаешь этого языка, август, — напомнил о себе консул. — Они разговаривают на арварском наречии. Оно трудно для восприятия на слух. Еще труднее воспроизвести его. К сожалению, не могу перевести и лишь догадываюсь…

— Не нужно переводить.

— Кажется, Артаванская Сокровищница говорит о вечности, — все же сообщил Лука и умолк под взглядом императора.

Тем временем Авездра сделала несколько мелких шажков вперед, путаясь в своих одеяниях.