Арзамас-городок

Не столько само выступление Владимирского против военно-полевых судов взорвало патриотов-государственников — о судах и другие говорили, сколько открытое присоединение священника к кадетам.[75]Это был уже вызов правительству, а значит и царю. Казалось бы, священство — первая опора трону, а тут…

И — началось. Синод заподозрил протоиерея из Арзамаса в революционной пропаганде и временно ему запретили службу в храме.

В Арзамасе благочинный Троицкий, исправник Софонов и городской голова Бебешин написали донос на батюшку, повязали его со свободомыслием, объявили о его принадлежности к «красным». Авторы напоминали, что Федор Иванович водит знакомство с бывшим народовольцем Юрием Тарховым, инспектором народных училищ Арзамасского уезда либералом Храбровым и, наконец, с писателем А. М. Пешковым, который сделал «характерную надпись на собрании своих сочинений, подаренных Владимирскому».

Бумажный донос послужил основанием для дотошного расспроса отца Федора в нижегородской Духовной консистории, однако «дела» не получилось, так как авторы доноса «трусливо попрятались».

А случись «дело», очевидно депутату Думы был бы задан тот главный вопрос, который задал начально в Арзамасе благочинный:

— Какой вы, пастырь, оказывается, простачок… Этого не знали, этого не ведали. Вас в депутаты Думы выдвинули кадеты — почему именно они? Уж коли вы независимы, как утверждаете, так взяли бы да и сразу отказались публично от притязаний тех кадетов и прочих аплодирующих… И все тотчас определилось. И отпали бы разные подозрения. Ведомо ли вам, батюшка, что в городу нашем о вас многие говорят как о крамольнике, красном прихвостне…

Пересилил себя, сделал-таки смелое публичное заявление Владимирский: он вне партий!

30 июля 1907 года председатель думской фракции Долгорукий объявил, что Владимирский не принадлежит к какой-либо фракции в Государственной Думе и в частности к кадетам. 17 октября того же года вышло уведомление Нижегородской Духовной консистории о том, что с протоиерея сняты всякие подозрения в политической неблагонадежности.

Так вот и замяли «дело» — огласка его наделала бы много шуму в оппозиционных кругах. Синоду и нижегородскому епархиальному начальству сего не требовалось…

Прочитал Федор Иванович уведомление, бросил бумагу на край стола, задумался в настоявшейся тишине своей комнаты. Так одиноко в ней, не придет матушка Елизавета Дмитриевна, не приласкает взглядом родных глаз, не успокоит добрым словом — один, опять не с кем размыкать душевную тугу.

Как все складывается, как он оказал себя! Благочинному не ответил, трусливо отмолчался. И в девятьсот пятом на Соборной площади, когда о сыне и дочерях кто-то прокричал в спину… Умышленно, малодушно смолчал — согрешил! Ведь и молчание, в иных случаях является тяжким грехом. Ну сколь не молчи перед людьми, а наедине-то не сцепишь зубов, в молчанку играть не станешь. И начал священник дотошно перебирать свои грехи, а после явилось и покаянное отрезвление, осознание, что впал он в искушения и соблазны грешного мира, позволил ввергнуть себя в мирскую суету сует, очертя голову ринулся в политические страсти и, вовсе не желая того, стал игрушкой для политиканов. И ведь сам, сам качнулся к ним, никто тебя насильно за рясу не тянул к тем же кадетам… Нет, как же, позвольте, сударь…

Отец Федор с облегчением вздохнул, когда в самом начале июня этого 1907 года прочитал манифест о роспуске второй «говорильни», об изменении избирательного закона.

Наконец-то вернется он в родной Арзамас, в то свое первобытное, как говорят, состояние, такое далекое от дурных ветров истории, от бреда политической жизни. Давно заждался его Мокрый овраг, на котором он делает для породнелых людей поистине доброе, святое дело!

Уже перед самым отъездом из Петербурга вдруг вспомнилось:

Арзамас, Арзамас,
Мы соскучились по вас!

Эва откуда тепло дохнуло! Двустишие это пришло однажды в голову, когда он, будучи еще семинаристом, отправлялся на летние вакации в родительский дом.

Какие хорошие, неторопливые шли годы…

7.

Тогда, после отъезда Пешковых из Арзамаса, Владимирский не дал себе расслабиться. Поддержанный писателем словом и рублем, он без устали руководит работами по насыпи плотин для трех водоемов и главного пруда в границах оврага, после площадь водохранилища составила 3500 кубических сажен.[76]В последующие годы рабочие прорыли водосборную магистраль, обложили ее камнем дренажным способом. Исправно давали о себе нужные сведения наблюдательные скважины.

Городской голова Бебешин вдруг — не показно ли? — зауважал батюшку, а прежде было и открытое несогласие между ними. Так, еще в 1903 году члены Думы включили Федора Ивановича в Водопроводную комиссию с правом решающего голоса, но Бебешин отклонил кандидатуру священника.

Отец Федор тогда не выдержал, встал и высказался открыто на очередном заседании комиссии: