Арзамас-городок

Любимцем арзамасской публики перед революцией по праву считался адвокат Василий Васильевич Генебарт, обладавший ярким тенором. Его приглашали петь в Большой театр, но Василий Васильевич не рискнул отдаться бурной стихии театральной жизни. Оперные арии, русский романс и песня — кого не трогал чудный голос Генебарта!

Часто на концертах солировал и бас нотариуса Терновского, также любимца арзамасцев.

Нет, не переводились в старые времена мощные басы, бархатные баритоны и нежнейшие теноры в Арзамасе, что скрашивали жизнь горожан.

… Еще и сейчас слышны музыкальные голоса старого Арзамаса. Это ведь тут отыскалась уникальная нотная рукопись «Песни гусельные», переданная в начале нашего века нижегородским архивистам. Значит, жили тут и гусляры, и те, кто владел нотной грамотой, в ком рождалась музыка.

Оркестром из крепостных музыкантов владел в уезде помещик Баженов. Учил крепостных мальчиков некто «немец Егор Мистиславович», применявший нехитрую систему обучения музыке европейской — затрещины и зуботычины за «нескорое понятие». Жесточь «немца» попала в документы, и так сохранилась память об оркестре Баженовых.

В 1899 году арзамасцы познакомились и с духовой музыкой. Оркестр составился из членов Вольной пожарной дружины города. Капельмейстером оркестра стал Шевченко, отличный специалист своего дела. В летнее время по воскресеньям музыканты играли в павильоне Верхней набережной. Оркестр выступал в Общественном собрании, на различных городских мероприятиях.

Несомненным признаком роста музыкальной культуры Арзамаса, приобщения к ней все большего числа горожан, является открытие в начале XX века музыкального магазина Воскресенского. В магазине продавались различные музыкальные инструменты, граммофоны, пластинки и, конечно, ноты. Владелец магазина давал инструменты на прокат.

Когда же появился первый рояль в Арзамасе? В 1840 году в доме миллионера купца Алексея Ивановича Подсосова.

СВОИМ УМОМ И РУКАМИ

Человек рожден творцом

РЕЗЧИК

На Сальниковой улице в собственном доме проживал священник Василий Ильин. Из документа 1795 года узнаем, что ему 60 лет, что он уже уволен из клира Спасской церкви: «… за старостию и находится ныне на пропитании у сына своего — здешнего же Николаевского девичья монастыря священника Григория Васильева».

А вот в 1775 году, с которого начинается наш рассказ, Ильину 40 лет, он крепок, здоров, в свободное от служб в храме время частенько занимался делами, приличными его сану: переписывал книги, поновлял образа или брался за точеный нож да вырезал очередную деревянную ложку, у которой черенок завершался то игривым рыбьим хвостом, а чаще человеческой ладонью с трехперстным сложением пальцев.

Хотелось Василию большого дела — дела трудного. Однажды не вытерпел и, облачась пристойно, пошел к ближайшему соседу. Четыре купеческих дома стояли тогда на Спасской площади, и все Сальниковых. Богатые грешат частенько корыстолюбием, но названных купцов в этом мало упрекали. Глава фамилии Иван Сальников еще в 1683 году своим иждивением выстроил церковь, посадские утвердили ее как Спасская на Проломе. А и правда: церковь стояла у самой стены городовой крепости. Звено стены обветшало и рухнуло, его никто уже не поправлял, да и к чему, дома давно уже стали ставить за крепостной чертой — о лютых степняках уж забывать стали арзамасцы.

Сальников принял Ильина как и подобает принять священника, но и настороженно: к какой очередной растрате подведет всегда напористый пастырь? Наружно храм исправен, недавно белен, внутри выглядит благолепо, церковной утварью полон…

Отец Василий долго помалкивал о главном, открылся не сразу:

— Безделие часом так душу сушит! В мыслях вознамерился я резное изображение погребения Иисуса Христа явить. Вокруг гроба чтобы святые подвижники…

Сальников не удивился, видел прежние работы батюшки, того же Спасителя в темнице — выразительно сотворено, зело выразительно. Купец улыбнулся, обмяк широким лицом: за недорогим пришел сосед-иерей. Догадливо спросил, сколько же лип понадобится.

Василий Ильин объявил:

— Замыслил я все фигуры в рост…

Сальников согласно кивал головой:

— Ладно, вскорости припожалуют дерева.

Толстенные кряжи привезли в ноябре. Купецкие работники раскряжевали, ошкурили их, втащили в дворовую рабочую избу священника: полежите, дохните теплом, войдите в полную крепость, а там и послужите батюшке — он в городу знаемый искусник!

Василий Ильин крепко владел мастерством резчика, и неизменная одержимость забирала его всякий раз, когда он поднимал себя для работы. Батюшка похудел. Острый огонек посверкивал в его глазах под густыми бровями и, кабы не окладистая борода, заметно бы выступили его впалые щеки. Зато дух его, как и у всякого настоящего творца, парил высоко. Иногда к вечеру очень уставал, тряслись обессиленные руки, а надо было идти в церковь и служить долгую службу.

Сальников-старший зачастил к Ильину.

Отец Василий тотчас вел соседа в рабочую избу, садился на лавку и молчал. Купец обходил новую фигуру и мягкий бас его не утихал: