Асан

Труповозку, с найденным мной и уже выданным телом, подогнали не сразу. Она объехала еще целый круг, чтоб поставить там и тут отметку, две неразборчивые печати. Она у нас с отличным холодком внутрях, — гордо сказал о своем транспорте служитель Василий… Сержант… Иногда, мол, водку сунешь туда в холодок, через пять минут — готова. И слеза по бутылке сползает. Светлая такая слеза!

Только-только зад машины открыли. Скрип первый еще только запел. Дверца еще только повизгивала… А пацаненок уже туда нырнул. Внутрь. Шофер и сержант от неожиданности — оба матом:

— Ты куд-да?.. Твою р-раствою!

А пацаненок, трех секунд не прошло, уже оттуда вопил:

— Папка! Папка!

По-русски. А затем из труповозки высунулся и как-то даже торжественно по-чеченски крикнул своим:

— Нохчи чах-чах-чах! — что-то еще крикнул.

Признал.

Муса мне шепнул: «По руке узнал… Глаз острый. Глаз чеченский… Молодец!».

Вынимали из машины медленно. Бережно… Заодно и смотрины… Это Горный Ахмет?.. Вот уж не зря мальчишку взяли! Только по руке Ахмета и можно было узнать. Потому что лица не было. Срезано очередью. Размазано. Сплошняком на лице засохшие бугорки крови. Ну, правда, нос свернут набок и узнаваемо все-таки выставился.

А пацаненок руку гладил. Ладошку отца раскрыл. И смеется. Скалит зубы: нашел, нашел своего папку!.. Да как быстро!.. Ну не молодец ли!

И за поощрением ко мне:

— Сиггар дай. Скорей дай.

Снова ему сигарету. (Я уже две дал.)

Выкупленный труп Муса и второй чеченец понесли в свой старый битый газик… Газик, чтоб им полегче, подрулил поближе. Но труповозка широка, а газик узок. А чич замороженный… Как камень… Вынуть из труповозки вынули, а вот как в газик втиснуть?

Руки он раскинул не для дохлого газика. Широко и вызывающе раскинул свои руки Горный Ахмет. Как современная скульптура-модерн ГРАЖДАНЕ ШАЛИ… Или: ПОМНИТЕ О НАС… Что-то вроде… И так и эдак, но левую ему согнули, в газик вошла. Но правая рука никак!

Когда в газик втиснули, правая рука Ахмета так и торчала. Из окошка машины в сторону!.. Но не ломать же… Руку же не ломать!

Стекла в окошке газика, по счастью, с этой стороны не было. Стекло выбито… Как специально. Чтобы возить замороженных… Чтобы трупак умудрился и тут руку гордо выставить. Вроде бы напоследок Ахмет грозил мне… А может быть, просто сделал рукой отмашку. НЕ ЗАБЫВАЙ, МАЙОР… Дружески!

Газик тронулся. Медленно пополз, приноравливаясь к своей мертвой ноше. Пацаненок шел с машиной вровень. Курил. Вышагивал рядом с торчащей из окна рукой отца… Ба-а! Гляньте-ка!.. Пацаненок зажженную свою сигарету вставил отцу в мертвую руку. Сумел. Меж жестких мерзлых пальцев воткнул. Сам закурил вторую… Чем плохо?.. Покурить с папкой на прощанье.

Машина ползла. Пацаненок гордо шел рядом… Улыбался. Как-никак с отцом вместе. И отец, считай, покурит… Последняя сигарета полевого командира. На прощанье.

Глава шестнадцатая

Как именно мои шизы Олег и Алик, а точнее, как их новенькие берцы-ботинки попали под град солдатских плевков, не знаю… Скорее всего, Олег и Алик просто шли мимо. Так совпало… Они проходили мимо всем известной песочницы. Как бы нарочито красуясь ботинками. А у солдат-грузчиков передых в работе. Перекур… Как раз сидели курили. Нет-нет и топя окурки в песок.

Ну и почему в чистеньких не плюнуть! Это напрашивалось!.. Ага!.. Сержант Снегирь, прежде привычно шизов защищавший, теперь от них отвернулся. Даже и в прямом смысле… Солдатам только это и надо. Тем понятнее дурашливая детскость их забавы.

А сержант Снегирь, отвернувшись, смотрел куда-то в сторону развевающегося над складом флага. Теперь эти двое живут в пакгаузе, любимчики майора, так фига ли их классные ботинки жалеть!.. Ну, ясно!.. Как не плюнуть в солдата, получившего писчую работенку! в писаря!.. Который сам вчера еще катал тяжеленные бочки!

Начала я не видел… Я шел от инцидента неподалеку и говорил по мобильному.

К песочнице-курилке, слава богу, уже мчался вездесущий Крамаренко. Как ястреб!.. И с налета начал разборку. Как он все успевает!.. Мои шизы, мои заплеванные писаря, через минуту-две уже убрались восвояси, а Крамаренко все крыл… бранил… материл моих красномордых-краснолицых. Я не вмешивался. Ведь тоже бедолаги. Ведь тоже мои.

Снегирь сидел багровый. И молчал.

Оказывается, это он, сержант, вдруг откашлявшись, первый собрал сопливую вязкую слюну. И плюнул в одного из этих двоих, проходивших мимо. Он даже не видел, в кого из них… Глаза не смотрели. Да и плевок получился хилый. От усталости.

Зато его полусдохшие солдаты-грузчики повскакивали со скамеек и давай плевать. Что поделать, если сил осталось только на харканье… Харк! Харк!.. В чистеньких!.. В любимчиков!.. Вот они, шустрики. Почему-то отдыхающие от бочек… От разгрузки тяжеленных ящиков… Сытенькие. Гладенькие!

Оба контуженных, Олег и Алик, закрывались от их плевков руками. Но не поворачивались спиной. Инстинкт не велит солдату подставлять свою спину.

Наступая, солдаты-грузчики еще малость похаркали… Уже торопливо. С промахами… Исправляя натугой глотки недолет… Ну-у, слабаки. Ну, совсем хило.