Асфальт и тени

Скураш не пропускал ни одного публичного выступления шефа. Он устраивался где-нибудь сбоку, поближе к столу, и с интересом наблюдал за Плавским и сидящими в зале. Перед ним медленно, с пробуксовками раскручивалось невидимое колесо взаимопроникновения энергий скрытого смысла слов. Древнейшая и пугающая магия постепенно обретала силу мистерии, рождая внутри ни с чем не сравнимое чувство сопереживания, которое, в свою очередь, помимо воли, высвобождала дикую энергию сопричастности. Обособленное, осторожное и пугливое «я» съеживалось, уступая место ослепляющему, словно наркотик, коллективизму. Лицо нестерпимо горело, жажда деятельности переполняла душу. И все это происходило с каждым. Непохожие друг на друга люди, порою говорящие на разных языках, вдруг превращались в единоверцев. В этом граничащим с безумием порыве единения расплавлялись индивидуальности, стирались маленькие человечки с их слабостями и бедами и рождалась грозная, слепая, обезличенная толпа, готовая ринуться вперед, созидая или разрушая все на своем пути.

Что-то похожее Малюта, к своему удивлению, наблюдал и сегодня. Острые на язык, матерые и наглые в иных ситуациях журналюги ловили каждое слово Плавского, не отрывая взгляда от сцены, что-то чиркали в своих блокнотах, распаляясь вместе с выступающим.

«Бесовщина какая-то! — размышлял Скураш, уставившись на раскрасневшуюся и елозящую в кресле высокомерную Ольгу Гоц, недавно признанную „золотым пером“ года. — Представляю себе, что он вытворял с рядовыми избирателями, если всезнайку-Оленьку почти до оргазма довел. Ну, молодец! Да что Гоц, мужики и те туда же!»

Иван Павлович замолчал неожиданно, просто не договорил фразу, тяжело вздохнул и откинулся на спинку стула. Достигнув пика напряжения, он словно просил минуту передышки. В зале зашумели, зашелестели, задвигались. На столе появилась пепельница, и Плавский, с усмешкой окинув взглядом присутствующих, мол, имею, в отличие от вас, полное право, не спеша вставил сигарету в мундштук и, блаженно сощурившись, смачно затянулся.

— Господа, прошу задавать вопросы, — делая кому-то условные знаки, произнес Брахманинов, — время у секретаря ограничено. Пожалуйста, прошу Общественное российское телевидение…

— Иван Павлович, перечисляя потенциальные угрозы национальной безопасности, вы назвали разрушение системы управления страной. Если можно, подробнее на эту тему.

— А что подробнее? Фактически от этой системы остались одни ошметки, которые быстренько приватизировали регионы, еще год-другой — и они окончательно окуклятся в удельные княжества. Могу объяснить более образно. Страна у нас огромнейшая, как исполинский динозавр. Туловище, ноги, длиннющий хвост да шея с крохотной головкой и еще более крохотными мозгами, — в зале ехидно захихикали. — Не сомневайтесь, маленькие мозги и те прокисшие, — продолжал Плавский. — Так вот, пока сигнал от башки дойдет до хвоста, хвоста уже нет — сожрали, а обратной связи «хвост — голова» вообще не предусмотрено. Я ясно излагаю?

— Куда уж яснее…

— Пожалуйста, вопрос коллег Си-эн-эн, — уводя шефа от назревающего скандала, вмешался пресс-секретарь.

— Господин Плавский, как часто вы видитесь с президентом, о чем говорите? Это один вопрос. Второй — ходят слухи об ухудшении его здоровья. Как вы это прокомментируете?

Скураш, как и все готовившие эту встречу, предполагал, что подобный вопрос кто-нибудь задаст. У Ивана Павловича было заготовлено три позитивно-нейтральных ответа, но, успев узнать своего шефа, все сотрудники аппарата совета, присутствовавшие в зале, внутренне напряглись. Кто знает, что в это момент придет ему в голову.

— У президента, наверное, нет надобности в таких встречах, а у меня и подавно. А чего, собственно, встречаться? Мне и без этого работы хватает, — рубанул не по писаному Плавский. — Что касается его здоровья, так я не доктор. Я, как вам известно, русский генерал, и мое дело — война и порядок, а это весьма далекая от медицины область приложения человеческого интеллекта…

«Кажется, пронесло», — подумал Скураш, но генерал, глянув исподлобья на журналистов, пророкотал:

— Но, по имеющимся у меня данным, — зал замер, — президента готовят к серьезной операции на сердце. Будем надеяться на ее благополучный исход.

Журналисты повскакали с мест, многие бросились к выходу, спеша первыми донести до своих агентств и издательств сенсационную новость.

— Ну, это он зря, — ни к кому не обращаясь, произнесла Гоц, — этого ему не простят.

— Последний вопрос, — перекрывая шум, почти прокричав Брахманинов.

— У кого будет ядерный чемоданчик в момент операции?

— У премьер-министра, как того и требует конституция.

— Если в стране в это время начнутся беспорядки, готовы ли вы, господин Плавский, взять на себя всю полноту власти?..

— Извините господа, — уже почти взревел пресс-секретарь, — время истекло! Благодарю за внимание.

Генерал собирался еще что-то сказать, но передумал и, махнув рукой, ушел со сцены.

Скураш заметил, что впереди журналистов к выходу бросились сотрудники других подразделений администрации.