Ашантийская куколка

— На что вы годны, если даже не можете толпу, сдержать? Сначала пусть транспорт пройдет!

При этих словах полицейские, желая показать, что они тоже не лыком шиты, попытались сдержать напор демонстрантов. Они растянулись цепочкой вдоль колонны, схватились за руки и преградили путь, что было совсем ни к чему, так как на светофоре уже несколько раз зажигался зеленый свет. Смеха достойно, что какому–то светофору, меняющему, когда ему вздумается, цвета, нет никакого дела до всех и всяческих демонстраций и их врагов. Блюстители порядка только и годятся на то, чтобы вызывать негодование у тех, кого они обязаны призывать к спокойствию. Именно этого они добились и на сей раз, впервые с начала демонстрации послышались оскорбительные выкрики. Обстановка накалялась. Но, вовремя сообразив, что нет никакой надобности превращать мирное шествие в разъяренную толпу, к которой пришлось бы применять насилие, полицейские вдруг одобрили в глубине души законное желание демонстрантов во что бы то ни стало продолжить свой путь, какие бы огни ни зажигались: красные ли, зеленые или желтые. Минут через десять начавшееся так неожиданно волнение улеглось, шествие могло снова двинуться дальше, хотя в рядах демонстрантов кое–кто уже заплатил за свою решимость легким ранением. Блюстители порядка обычно порядок навести не могут, а вот пострадать из–за них обязательно кто–нибудь да пострадает.

Слева, в нескольких десятках метрах, показалось здание парламента — конечный пункт демонстрации.

По случаю демонстрации охрана парламента была усилена, причем ей был дан приказ не пропускать ни одного смутьяна, который попытается проникнуть внутрь. И то правда, ведь был не обычный день, когда любой желающий мог посетить дом, где вершилась политика всей страны. И впрямь, многим из тех, кто сейчас представлял собой мятежный элемент, доводилось бывать в этом здании. Доступ в парламент, главным образом в те дни, когда там не проводилось заседаний, был свободен для всех: и для тех, кто шел туда по специальному вызову, и для простых посетителей. Главный дом страны, довольно–таки скромного вида, немного напоминал Белый дом в Вашингтоне, хотя не был резиденцией главы государства, да и внутри помещение, с его облупившимися стенами, не блистало роскошью. Парадный вход (с дверьми–турникетами) посередине главного фасада делил здание на две части: в одной из них находились комнаты для работы и отдыха. членов парламента, а в другой, более просторной, проходили заседания. В холле на стене висела огромная карта Африки, на зеленом ее фоне белыми пятнами выделялись государства, уже получившие независимость, и число их было немалым.

Главное, что привлекало внимание и надолго оставалось в памяти посетителей, это внушительная статуя того, кого было считать «Основателем нации». В разговорах, правда, его называли просто Доктром. Статуя стояла перед зданием парламента лицом к морю. Выполненная с большим вкусом и простотой, она изображала Доктора во весь рост, только примерно в полтора раза выше. Бронзовый Доктор стоял на мраморном пьедестале в простой национальной одежде, как бы застыв на ходу, с протянутой кверху рукой, а другой рукой опирался на палку. Эта палка стала уже легендарной и казалось отличительной чертой Доктора, даже граф Эдинбургский отметил, что премьер–министр никогда с палкой не расстается.

Доктор стоял в позе пастыря, ведущего свое стадо, или Моисея, шагающего по пустыне во главе израильтян. В благородной позе человека, уверенного в себе и в том, что ничто не сможет ему помешать в осуществлении цели, которую он поставил перед собой, перед страной и перед всеми народами Африки.

На пьедестале металлическими буквами были выложены слова, которыми руководствовался в своей борьбе народ страны, первой в Африке вставшей на путь независимости: «Для меня независимость одной лишь страны — ничто, если не станет свободной вся Африка». На другой стороне цоколя можно было прочесть следующее изречение: «Добейтесь прежде всего политической свободы, все остальное послужит вам наградой!» Над смыслом этих слов, звучавших как пародия на Библию, ломали головы многие духовные лица, неспособные понять, что политическая свобода может тоже считаться священной. Наконец, на третьей стороне цоколя: «Мы предпочитаем жить в нищете, но свободными, чем в изобилии, но рабами».

Напротив парламента, на противоположной стороне Гайд–стрит, находилась большая стоянка машин. А дальше простиралось необъятное море, серое или синее, в зависимости от погоды, со своими капризными волнами и уходящими вдаль, к берегам Европы, судами.