К одиннадцати часам утра демонстранты добрались наконец до здания парламента. По дороге к ним присоединилось столько народу, что Гайд–стрит оказалась полностью перекрытой для движения транспорта. Кое–кто из водителей попытался было проехать по пустырю, отведенному для стоянки машин, но кончилось это тем, что и они вынуждены были повернуть обратно. Нет, решительно демонстрация рыночных торговок не шуточная затея, и вот почему Спио, который прекрасно понимал, что это такое, старался сделать все возможное, дабы предотвратить ее, пусть даже руководили им личные мотивы.
Песни и танцы вдруг прекратились. Здесь, перед зданием парламента, всем стало ясно, что никому не удастся проникнуть в помещение и переговорить с депутатами, которые как раз заседали. В этот день у входа была выставлена специальная охрана, готовая грудью защитить парламент от любых поползновений мятежников. Кто–то из демонстрантов догадался поставить на землю пустой, перевернутый вверх дном деревянный ящик, и на импровизированную трибуну, предназначенную для ораторов, одна за другой поднимались женщины и своими звонкими, пронзительными голосами, в отчаянной решимости, призывали не отступать и довести до конца начатое дело. Слушатели криками и жестами выражали свой гнев; во время долгого пути их одежда пропиталась потом, волосы разлохматились, все свидетельствовало о том, что пора оставить позицию доброй воли и перейти к «боевым действиям». И все–таки среди демонстрантов уже чувствовалась какая–то растерянность, прежде всего потому, что никто толком не мог понять, кто здесь руководит, хотя по идее руководить должны были организаторы демонстрации, то есть Мам и Адима. Но как могут все рыночные торговки обладать необходимыми качествами, чтобы успешно провести такое важное мероприятие, как демонстрация на улицах столицы! Тем более что, выступая здесь, у здания парламента, на виду у вооруженных блюстителей порядка, никто из женщин не мог предложить плана дальнейшего развития операции.
Наконец нашлась одна и, решительно выступив вперед, обратилась к остальным с призывом последовать за ней, чтобы попытаться пройти в здание парламента. Трудно описать, какая тут поднялась суматоха, какая началась неразбериха, едва ли можно было понять реакцию большинства: кто–то громко требовал силой устранить охрану, многие же твердили, что против оружии борются только оружием, и советовали умерить пыл.
— Стоило идти в такую даль, к этому парламенту, чтобы вернуться ни с чем! На кого мы теперь похожи?
— На людей разумных, которые имеют право потребовать, чтобы члены парламента, раз они нас не пускают в свой дворец, вышли бы к нам и спокойно, по–хорошему, поговорили.
— По–хорошему! Вы слышите, что она мелет? По–хорошему они уже поговорили с нами, потому–то мы и тащились в такую даль! По–хорошему!
— Я знаю, что говорю: мы пока что имели дело только с одним чиновником, который принял нас за безмозглых простофиль, но это вовсе не значит, что весь парламент будет о нас такого же мнения.
— Как бы не так, разве перед нашим носом не захлопнули двери и не выставили целую свору вооруженных болванов. Нам ничего не остается, как выступить против них!
— Выступить! Ну и сказанула! Может, у тебя и ружье есть? Покажи–ка!
— С ружьем или без ружья, но драться за наше дело надо!
— А если тебя пристрелят, ты тоже скажешь, что это ради нашего дела?
— Если меня убьют, я уже ничего не смогу сказать. А если бы могла, то сказала бы, что нисколько не жалею, что погибла за правое дело. Во всяком случае…
— Посмотри–ка, сестрица, вон они, полицейские, а вот и ружья. Чего же ты ждешь? Иди! Подай нам пример, нечего без толку молоть языком! Иди!
— Не понимаю, почему ты считаешь, что все это касается только меня одной? Мы что, разве не все вместе пришли сюда? Вот ты, почему ты не хочешь выступить против полицейских? Чего ты боишься?
— Их ружей! Я и не скрываю этого.
— А ты воображаешь, мы чего–нибудь добьемся, если все будем бояться, как ты?
— Да неужели ты веришь, что нам, безоружным, удастся что–нибудь сделать?
— А я тебе сейчас покажу, что можно сделать! При желании можно и без оружия пробиться в парламент и поговорить с депутатами. За мной! Кто хочет умереть со мной вместе, вперед! За справедливое дело и умереть не страшно! За мной!
Решимость снова овладела толпой, безрассудная женская решимость.