Вот с трибуной поравнялась первая такая группа. Впереди выступал высокий, спортивный юноша с табличкой в руках; за ним след в след семенил старик в простеньком черном костюме, но с таким количеством орденов и медалей, что издалека они напоминали кольчугу. И даже издалека было видно, как волнуется дед – лицо его блестело от пота, казалось, он целью своей жизни поставил не сбиться с шага, не ударить в грязь лицом перед Солнцеликим Туркменбаши. В руках он судорожно сжимал поднос с водруженной на нем некоей сверкающей металлической хреновиной. Что это за хреновина, понять было решительно невозможно, а вот на табличке в грабках высокого парня было написано по-русски и по-туркменски: «Ахалский велаят» – ага, понятно, сие есть славные представители велаята, где, собственно, и расположен город Ашхабад. По бокам от парня держались две девчушки в красных шароварах и узорчатых блузках, слаженно размахивающие цветными лентами. Карташу вспомнился завораживающий танец крыльев халата с бритвами, который носил уважаемый старец Ханджар, и он невольно
Никогда допрежь Алексею Карташу не доводилось наблюдать за демонстрацией трудящихся со столь почетного места, да он и помыслить не мог, что когда-нибудь угодит сюда – практически в компанию к руководителям страны, да еще и среднеазиатской республики, это, что ни говори, честь, спасибо, «товарищ полковник».
Худосочная группа номер один встала, ожидая, когда дети окончат свой танец. Тем временем из-за спины парня выдвинулся давешний старик с подносом и бодро заторопился к лесенке, ведущей на трибуну. Прошел он совсем рядом с Карташом, настолько близко, что Алексей даже уловил кисловатый запах пота – запах страха, благоговения и несказанной радости от встречи с Бессмертным и Бессменным. С такого расстояния Алексей разглядел, что ордена и медали на его «иконостасе» были сплошь времен Великой Отечественной, а на подносе высится устрашающее сооружение, отдаленно напоминающее макет двигателя внутреннего сгорания. Более того: над блестящей трубкой, торчащей из недр сооружения, колеблется яркий желтый огонек, различимый даже в сиянии дня… Но, судя по всему, макет был либо из алюминия, либо из крашенного серебрянкой картона – слишком уж легко нес его старик. Значит, не бомба, не замаскированный ствол. Тьфу ты, пропасть, так можно и инфаркт заработать…
Ветеран добрался до трибуны и дрожащими руками протянул поднос господину Ниязову. Засверкали едва видные на солнце фотовспышки репортеров. С стороны СМИ подлянки тоже, вроде бы, ждать не приходилось: уж эту-то братию должны были обыскать до нитки… Господин Ниязов благосклонно подарок принял и даже сказал старичку что-то ласковое, ободряющее, от чего дедушка и вовсе лишился дара речи. Он затряс головой, пустил слезу, скатился по лесенке обратно на площадь и почти бегом вернулся на свое место в строю. Представители Ахалского велаята двинулись прочь с площади, а на их место уже заступали ребята с табличкой «Балканский велаят»…
– Что это? – шепотом спросил Алексей у соседа по цепочке охранников.
Сосед презрительно покосился на необразованного славянина, помолчал, но потом все же решил, как видно, снизойти и разъяснить вполголоса:
– Самые почетные жители велаятов преподносят Его Превосходительству памятные подарки по случаю Праздника праздников.
И отвернулся, засранец, всем своим видом показывая, что разговаривать боле не о чем.
Ну, не о чем, так не о чем, следи, служивый, за обстановкой…
Тут и Карташ вспомнил: в Ахалском велаяте добывают газ, а конструкция на подносе – не что иное, как модель газоперерабатывающего заводика…
А на площадке перед трибуной вновь танцевали девчушки, вновь развевались ленты, и к трибуне уже направлялась дородная туркменка в цветастом платье до пят, изукрашенном бисером, – не иначе, или заслуженная деятельница искусств, или знатная хлопкоробка. В качестве подарка она перла перед собой дутар – нехитрый местный музыкальный инструмент о двух струнах, вот только