Ашлинг. Алый цвет жизни

— Ба, вот если я на него плюну, то урожай пропадет. Жарень стоит такая, поливать обильно надо. А еще я хочу беседку украсить. Надувной бассейн на днях придет. Правда, надо бы Дим Саныча попросить забрать его...

— Дочка, ешь и слушай. Можешь не верить, дело твое. Но в свое время информация пригодится.

Я положила себе в пиалу клубнику, добавила сметаны, да сахар. Перемешала.

— Налей бабуле чаю еще, да мяты кинь.

— Ладно.

Заодно и окошко открыла. В том году купила москитные сетки, и комаров стало гораздо меньше в доме. Но вообще казалось, что в Ольховке они дикие какие-то.

— Мир Круос — в переводе с древних языков означает «Первый». Я совсем его не помню. Только обрывки воспоминаний, которые приходят во сне. А сейчас, память и вовсе подводит. Твой дед, был старше меня на пять лет и знал больше. Наш родной мир многогранен и жесток. Всегда было четкое разделение слоев: богатые аристократы и простолюдины. Я и Фрид принадлежали к высшему сословию. Нас почитали, преклонялись… Может, за время нашего изгнания что-то, да поменялось.

— Фрид? — Переспросила я.

— Дедушка Федя. На Круосе нас звали иначе. Фридрих Нимрас и Гламиа Эрниль из древнего рода Сириус. Когда нас сослали сюда, мы взяли простые имена, более близкие к местной культуре.

— Понятно. А Мирелла?

— Машка хотела назвать тебя Лилькой. Я ее отговорила. Мирелла — имя твоей прабабушки, моей матери. Она, поверь, не участвовала в перевороте. Мама слыла женщиной чуткой, нежной и безмерно доброй. Настоящая леди с прекрасным голосом. От нее пахло мятой. Именно поэтому я ее так и люблю.

— Ба, давай уберу со стола, — я поднялась с места и схватила тарелку. — А ты рассказывай, я слушаю.

Считаю, что любой внук должен выслушать бабушку или дедушку, если им есть, что рассказать. Даже если это немного фантастично.

— Когда появишься на Круосе, никому не говори из какого ты рода. И имя измени. Я не знаю, как сейчас относятся к Сириусам, но двести лет назад весь наш род приговорили. Только нас с Феденькой помиловали. Потому что мы считались детьми и дали клятву никогда не возвращаться. И запомни, мой цветочек, никому не доверяй. Если решишься открыться, то требуй магическую клятву о неразглашении.

— А может, и мне не стоит возвращаться? — Ну, надо ведь поддержать старческий бред.

—Ты зачахнешь тут, малышка. Житья не дадут же. Ольховка — это медленная смерть. После моей кончины земля не отпустит дальше колодца. На Круосе ты будешь счастлива. Возможно, пробудится родовая магия, а может, и нет. Кто ж ее знает.

— Магия? — Я убрала посуду в раковину и стала ее мыть.

— Да. Мой мир волшебный. Он способен творить чудеса.

— А власть?

— Монархия в чистом виде. Есть верховный правитель, которому подчиняются все владыки.

— Хорошо, — ничего «хорошего» я в этих россказнях не видела. Доктору бы ба показать. — А с учебой как дела обстоят?

— Плохо. Если ты не обладаешь магическим даром, то семья должна быть состоятельной. Чтобы отправить детей в пансионаты. Если денег нет, то самое большее — ребенка научат читать и писать. Может, сейчас и изменилось что-то… Все же столько времени прошло.

— Ба, а сколько тебе лет тогда?

— Двести семь, — гордо прокряхтела женщина.— На Круосе я дожила бы до пяти сотен, а тут магии совсем нет, и жизнь сократилась прилично.

— А дедушке Феде?

Я его помнила смутно очень.

— Ему было сто шестьдесят девять, когда умер, — на глазах бабули выступили слезы. — Но у меня осталась ты: отрада сердца. Моя Ашлинг. Машка — заблудшая душа, вся в родню отца моего пошла. Черствая, циничная и жестокая. Я ее уговаривала сохранить ребенка и в какой-то момент, дочь, и правда, хотела изменить жизнь. Ведь пыталась же быть матерью.. . Но не смогла себя переделать. Отдала тебя мне, и это было лучшим ее решением за столько лет. Я рада, что ты не переняла от нее самое худшее.

Бабушка Глаша закашлялась.

— Так, давай может быть, приляжешь? — Переживала я.

— Время дорого, дочка. Бросай посуду, да потихоньку пойдем к озеру. Хочется последний раз на него посмотреть. Столько моментов жизни с ним связано.

Сказки по ходу еще впереди. Я очень любила Глафиру, но она всегда была немножко не от мира сего. Перед прогулкой я собрала ягод, да овощей. Чтобы было чем «почавкать». Так обычно говорила ба.

Озеро «Ольха» являлось достопримечательностью нашей деревни. Круглое, словно циркулем прочертили и очень чистое. Тут водился и окунь, и лещ, и карп. А однажды, дядя Дима вытащил щуку. Плавать здесь можно, но осторожно. Течения нет, зато есть очень глубокие места. На другом берегу озера как раз и стоит «волшебный» бабушкин колодец. Его давно спилить надо, но ни у кого не получается. Хотя я думаю, что просто он никому не мешает, вот и стоит уже черти сколько лет. Тоже местная древность.

Разложила покрывало на песке и посадила бабушку. Она стянула с себя шлепки и подняла халат вверх, оголяя худые, с обвисшей кожей ноги.

— Для двухсотлетней, я неплохо сохранилась, да? — В ее голосе слышался смех.

— Ага, — сняла домашнюю одежду, оставаясь в нижнем белье. — Я окунусь и вернусь.