Ашната

– Я не выношу шума, я тебе объяснял это и ни один раз.

– Ты не выносишь меня, не терпишь шум, не считаешь нужным покупать машины, тебе хватает двух дешевых Бентли для себя и одной для меня. Не вкладываешь деньги в недвижимость, как это делают все наши знакомые. Чем ты живешь? И живешь ли ты вообще? Одни бумаги, книжки и мертвецкая тишина вокруг, дурацкая собака, лающая по утрам. Только постоянно тратишь деньги на сирых и убогих. Превратился в самаритянина – главного спасателя голодранцев. Что еще тебя интересует? Да ничего! А да, извини, твой телескоп в кабинете, к которому ты никого не подпускаешь. Бобыль!

– Да, ты права. Я не живу, и уже давно…

– Так что, мне ехать с шофером? – искоса посмотрев на мужа, спросила она.

– Можешь взять такси.

– Этого еще не хватало! Хочешь, чтобы меня удар хватил? Завтра все начнут трещать языками, что жена сенатора ездила за покупками на такси…

Он больше не слушал её, точнее он давно уже не слушал то, что она говорит. Выйдя на балкон второго этажа, он взял с собой холодный чай, достал книгу с полки и сел на пуфик. Это была одна из его любимых книг, потёртая, в пятнах, в каком-то месте был оторван краешек страницы. Это произошло, когда он читал, лёжа в гамаке. Голос няни, зовущий обедать, тогда пробудил его из мира, в который он был погружен во время чтения: небрежным движением, вставая, он порвал страницу. Потом он склеивал её скотчем, но время безжалостно, особенно над простой бумагой. Как давно он не заглядывал в любимую книгу. Кое-где он нашел подчеркнутые карандашом фразы, которые со временем не стерлись. Ему так нравилось находить для себя интересные литературные приёмы, которые он потом использовал в своей речи. Сейчас, водя пальцами по карандашным линиям, он закрыл глаза. Казалось, чуть-чуть и он снова будет лежать под деревом, свесив одну ноги из гамака, второй держаться за шершавый ствол яблони. И это была жизнь. Его жизнь. Которой давно нет. Она затерялась, или выбросила его за борт. Что стало с ним? Простой сон начал пробуждать его от жизни, такой наскучившей и серой. Начал пробуждаться интерес. Мечта пробуждалась.

Откуда-то издалека доносился голос Мадлен. Она вышла из домика прислуги. «Как такое может быть. Два дома стоят рядом: дом сенатора и дом прислуги. В одном много жизни, в другом её нет вовсе. В одном радость и ароматный запах выпечки, в другом пахнет форелью и дорогим ромом, а еще невыносимо приторными духами Лидии. И какой дом лучше? Конечно, тот, в котором есть жизнь», – облокотившись о балконные перила, Александр смотрел на идущую Мадлен. Она ступала по сочной траве с подносом в руках. А он смотрел со стороны и думал. Наблюдая за счастливой, немолодой женщиной, он прочувствовал её счастье. «Как немного нужно человеку, чтобы ощутить радость. Еще утром она не знала, что все её проблемы решатся в миг. Воистину, нужно чаще замечать, что рядом есть кто-то, кому моя жизнь нужна больше, чем мне самому», – он задумался так крепко, что не слышал, как на балкон вбежала его любимая Грета. Ища мокрым носом руку хозяина, она опрокинула чашку с чаем на стол. Он никогда не ругал свою любимицу. И сейчас, обняв её за мощную шею, он продолжал сидеть молча. Завтра его ждал ужин, который был заранее ненавистен каждой клеточке его души. Пластмассовый ужин для пластмассовых гостей созывает пластмассовая Лидия с пластмассовой улыбкой. Что может быть пластмассовее.

* * *

Прежде чем Ашната проснулась, на её нежном лице появилась кроткая, почти неуловимая улыбка. Тёплый луч легко коснулся её волос. Открыв глаза, первое, что она увидела, была нянечка, сидящая на кровати Анны. Она была в одной ночной рубашке, длинной до пят, и такой белоснежной, как утренние облака, застывшие над горами.

– Доброе утро, детка. Хорошо, что ты поспала. Как ты себя чувствуешь?

– Почему, встречая новый день, люди говорят «доброе утро»? Почему именно «доброе»?

– Не знаю. Видимо, они хотят, чтобы день был добрым, – не зная, что можно здесь ответить, сказал приятный голос.

– Разве никто не хочет, чтобы день был ласковым? – медленно произнесла Ашната. От девушки, впавшей в отчаянии, не осталось и следа. Словно вчерашний день был стерт из её памяти.

– Ну, ты и скажешь. Наверняка никому в голову такого не приходило, – хозяйничая за столом, ответила женщина и улыбнулась.

– А у меня сегодня ласковое утро. Завтра будет красивое. Послезавтра чудесное, после-послезавтра волшебное… Я так хочу, значит так и будет, – Ашната не открываясь, смотрела на полку с иконками.

– Фантазерка ты наша, – пухлыми руками она помешивала вкусно пахнущую смесь в кофейнике. – Садись за стол, детка. Тебе нужно поесть.

– Ласковое утро, нянечка! – сонная девушка проворно встала с кровати и босяком пошла в ванную.

Повернувшись к иконкам на полке, женщина встала перед ними. Помолилась. Перекрестилась. Она говорила искренне. Аура её теплой молитвы заполнила маленькую комнатку теплом, как солнечные лучи светом. Полночи она просидела, читая Акафист Святым Угодникам Божьим. И вот чудо свершилось. Ашната здесь и сейчас, она с людьми и она чувствует облегчение.