Ашт. Призыв к Жатве

Дома у нас, то есть у Кэтти он не был. Если бы был, хоть раз, я бы не хотела его имя помнить. Может, лучше пришел бы?

Нет, как хорошо так. А то было бы мне и вовсе нечего вспоминать.

Хотя, может, если бы он к нам пришел, а у меня рядом с ним язык не отказывал, и я бы сказала, что плохо мне, очень плохо, когда ночью ходят, хотят ко мне зайти, пугают… Может, и тогда бы, защитил?

Ведь больше защитить меня было некому. И к пятнадцатой весне совсем невыносимо стало.

И хорошо, что он никогда не пришел!

И вообще хорошо, что не видела его больше никогда!

Если бы даже защитил, но пришел бы в дом Кэтти как «гость»… Я бы не хотела сейчас вспомнить его имя.

А я хочу.

* * *

Думала, лето пережду. Опять же, и этот страшный огромный Брэг с раздробленным носом, воняющий алкоголем так, что его приближение всегда можно угадать по запаху даже на насквозь продуваемом чердаке, куда-то пропал.

Кэтти говорила кому-то, что на приданное мне зарабатывать, очень смеялась. Я поняла тогда, что это шутка. Ведь не могла она отдать меня Брэгу? Или могла?

Я думала, что как минимум, лето в запасе у меня есть, а потом, даже если Брэг вернется, холода наступят, и до следующей весны на чердак никто не сунется. Значит, удастся продержаться целый год. Не удалось.

Через месяц — весна уже была на исходе, Кэтти сказала, что «берет меня в дело».

Вместо Шеи. Ей Ваприн навсегда перечеркнул возможность карьерного роста.

Мама… А Кэтти мне мама!

Надо сказать о ней несколько слов.

1) Мама очень любит деньги.

2) Пожалуй, единственное, что любит.

3) Мне всегда казалось, что любовь к деньгам занимает сердце Кэтти полностью, и на меня в ней не остается места.

4) Если бы она любила меня хотя бы вполовину так…

Но я отвлеклась.

Я это к тому, что понятно, чем руководствовалась Кэтти, когда впускала в дом Ваприна.

Поселение Какилея маленькое. И все знают, что Ваприну ни один дом не отдаст дочь в хозяйки. Не приживаются они у него. Трое уже было. А как последняя зимой на капище перебралась, к нам зачастил. Раньше тоже ходил, но больше пил.

Зачем, говорит, мне платить за то, что дома бесплатно валяется?

Я хоть и маленькая была, а понимала, что «валяется» — это не образное выражение. Скорее всего, и вправду валяется. И не от большого здоровья.

«Девочек» и раньше били «гости», но в тот день, я за доктором бегала, и вместе с ним в комнату «девочек» вошла. Не верилось, что недавно э т о было лицом… не очень красивым, кстати, лицом, частенько опухшим и неприятным, с небольшим шрамом на двойном подбородке, но все же… лицом. Человеческим, даже женским…

Тогда окончательно поняла, пора бежать.

— Переселяйся к Селене, Раки, — сказала Кэтти. — Хватит на чердаке мерзнуть, дочка.

— Я не мерзну, — ответила тихо, но чтобы Кэтти услышала, и дальше принялась оттирать пятна с пола.

Кэтти не стала спорить, подошла и пнула пониже спины, вынуждая сесть.

— Я не спрашиваю, мерзнешь, или нет! Пришло время.

Так много Кэтти со мной редко разговаривала.

— Будешь, наконец, отрабатывать хлеб. Хватит дармоедничать!

Я голову опустила, очень ответить хотелось, но смолчала.

То есть отрабатывать? Я, сколько себя помню, его отрабатываю. На кухне, на огороде, с ведром и щеткой в руке, на побегушках по всему поселению!

Кэтти дернула меня за ворот рубахи, вынуждая встать. Оглядела, как лошадь выбирала, вокруг крутанула. Хмыкнула. Сказала мягко, доверительно:

— Ваприн, детка, не такой злодей, каким кажется. Он почему зверствует? Давно на тебя глаз положил. А Шея, дура, сама его выбесила. Зачем сунулась к пьяному? Но она и старуха уже давно. То ли дело ты. Тебя не тронет. — Кэтти провела рукой по моим волосам, приглаживала вихры что ли? — Я тебя Брэгу обещала, но говорят, он не вернется.

А я поняла, что то, что было страхом раньше, не страхом было. Так, ерунда.

Правда, Брэгу обещала.

А теперь Ваприну отдает.

Я молчу, жду, когда это кончится. Рано усвоила, если меньше говорить, меньше шанс, что заметят. Запомнят.

— Гляди ж ты, — Кэтти всматривалась в мое лицо, как впервые видит. — Ни слезинки, хоть и дрожит. Ну же, дочка, — Кэтти опять провела рукой по моим волосам. — Это он с Шеей не со зла. Да и не везло мужику в жизни. С тобой совсем по-другому будет. Говорит, к себе забрать хочет.

В тот же вечер я ушла.

Спустилась во двор, помыла ведро, простирнула тряпку. Тряпку оставила сушиться на улице, а ведро и швабру в подсобку отнесла.

— Раки, — окликнул голос Анны. — Сбегать надо за постельным!

Постельное мы шили у миссис Архаис. И в тот вечер она не дождалась двух тов за свои простыни.

Молча взяла у Анны два та, думая, как бы мне на чердак пробраться, там под половицей у меня еще три мелочью. Скопила.

Пока думала, какой предлог найти, Анна неожиданно ласково спросила:

— Хочешь чаю, сладкого? С булкой?

Я всегда думала, что выбитого шесть лет назад зуба Анна мне не простит. И старалась поменьше попадаться на глаза. А как поменьше — когда толчешься на одной кухне, в одном дворе. Рядом с Анной голова сама в плечи втягивалась, дар речи пропадал от страха. И стыдно было, что за меня ее так.