Асино лето

– Нет, что вы, девочки! Идите, конечно! Спасибо…

– А ты тут плакать одна будешь, да?

– Нет. Ну правда! Это я так… Я посижу, почитаю… или погуляю.

– Лена тебе запретила из корпуса выходить, – сказала отличница Болотова.

– Чего ты лезешь? – возмутилась Карина. – Мы не с тобой разговариваем.

– Да ладно, – отмахнулась Ася и тяжело вздохнула.

Зашла вожатая Лена и сказала всем выходить на веранду. На Асю посмотрела многозначительно. Ася опять отвернулась к стене.

Дверь корпуса Лена заперла на ключ, и Ася осталась одна на всём белом свете.

Она побродила по палате, три раза перечитала отрядный уголок и призыв «Надо, надо умываться по утрам и вечерам…», взяла и тут же отложила книгу. Потом достала своё нарядное коралловое платье. Погладила его, надела, покружилась по холлу. С обидой подумала про гномов: «Мы придём в полночь!» Могли бы и сейчас прийти, побыть с ней, ведь это из-за них она здесь одна мается.

Вдруг в мальчишеской палате что-то зашуршало, завозилось, заскреблось, заохало… Ася замерла. Может быть, гномы? Нет, это что-то побольше Севы, Ежа и Горыныча вместе взятых. Может, это Костюша, угомон из седьмого корпуса, или Белый монах? Ася испуганно вжалась в подоконник. Несмотря на дружбу с гномами и феями, несмотря на знакомство с Речным царём, привидений она боялась.

За окном сгущались сумерки, и возня в мальчишеской палате становилась жуткой. Где-то прокричала ворона – сердито, зловеще. Вдруг дверь заскрипела протяжно, и на пороге возникло что-то белое… Оно приближалось – бесформенное, колеблющееся… Оно… Привидение!!! Ася завизжала и бросилась в свою палату. Захлопнула дверь и вцепилась в ручку. Хотя, кажется, призраки умеют проходить через стены.

В дверь забарабанили, и знакомый голос сказал:

– Пашка, не бойся, это я. Да ладно, чего ты… Испугалась, что ли? Открой, это я, Колька.

Ася заревела и сползла по стенке на пол. Колька с простынёй на плечах зашёл в палату, потоптался у двери и сел рядом с Асей.

– Ну чего ревёшь?

– Дурак! Ненавижу тебя! – выкрикнула Ася и вскочила. – Немедленно убирайся и…

– Ася…

– Ага, сейчас, значит, «Ася»! – пережитый ужас выливался из Аси слезами.

– Ну хватит тебе реветь! – рассердился Колька. – Я думал, ты не из пугливых…

– Не из пугливых?! Тебя бы вечером в корпусе одного закрыли и… и вообще! Почему ты не на дискотеке?

– А чего там делать? – как-то неловко сказал Колька и закусил губу, будто боялся сказать лишнее. – Я под кроватью спрятался.

Ася села на тумбочку, вытерла слёзы. Дурак этот Кукумбер, и вправду дурак!

– Пашка, ну не сердись, а?

– Перестань называть меня Пашкой!

– Не перестану, пока не пересердишься!

Ася набрала в лёгкие побольше воздуха (внутри уже ничего не щекоталось и не пузырилось), выпустила и сказала:

– Ладно, я пересердилась.

Они помолчали, посидели, не глядя друг на друга. Потом Колька сказал:

– А у меня орехи в сахаре есть. Хочешь?

– Хочу.

13

Для вожатой Лены дискотека сегодня была не в радость. Она нервничала и переживала: во‐первых, очень хотелось понравиться тренеру Жоре, а во‐вторых, волновалась, не выкинет ли эта странная Прасковья Шустова ещё какой-нибудь номер? Пару раз она порывалась сходить проверить Асю, но её порывы приходились на медленные танцы, и уйти было невозможно: вдруг Жора пригласит.

«Ладно, – сказала себе Лена, – корпус-то закрыт, куда она денется?»

Наивная Лена! Она забыла, что в корпусе есть окна. Для Аси в последнее время они стали привычным выходом наружу. А тут и Колька как раз предложил:

– Пойдём гулять?

– Мы же заперты… – на всякий случай сказала Ася.

– И что?

Через минуту они ели засахаренные орешки на улице.

– Ты была на острове?

– На каком острове?

– Пойдём, покажу! Там брод в реке есть. Это я его открыл. М-м-м… Василий Николаевич сказал, табличку поставит: «Брод Николая Огурцова». Не веришь?

– Верю.

Вечер был тёплый, орешки – вкусные, Колька – невредный, ни разу не назвал её Пашкой. Смотрел долгими взглядами, рассказывал про футбол и младшего брата Гошку. Один раз Асе показалось, что он хочет взять её за руку, но не решается. Ася спрятала улыбку. Ей было светло и тихо-радостно.

Когда переходили реку по Колькиному броду, Асе почудилось, что из глубины смотрят на неё колдовские глаза Речной царевны. Ася ей улыбнулась. На острове звенели кузнечики, цвёл клевер, пахло скошенной травой…

На лугу стояли три аккуратных стожка, а между сосен прятался шалаш. Ещё они увидели рыжую корову с белыми рогами и всё гадали, как она на остров попала.

– Придётся Василию Николаевичу на табличке написать: «Брод Николая Огурцова и рыжей коровы», – засмеялась Ася.

Колька не обиделся.

Уже был поздний вечер, наполненный звуками, шорохами, запахами трав и лесных цветов, а Колька всё показывал Асе свои любимые в лагере места. Потом они качались на качелях, брызгались друг в друга водой из фонтанчика и даже забрались в заброшенный сад. Там было темно, но почему-то не страшно.

– Пашка-букашка, – прошептал Колька.

– Кукумбер, – фыркнула Ася.