Асино лето

Замечательный день — пятнадцатое июля, будто самая серединка лета, его сердцевинка, макушечка. Папа давно объяснил Асе, что на самом деле, если быть точным, середина лета — это полночь с 16 на 17 июля. Но Ася все равно думала по-своему: 15 июля — середина серединного летнего месяца. Очень ей хотелось, чтобы именно этот день был сердцем лета.

Чудесный день — Асин день рождения! По привычке она проснулась рано-рано, сладко потянулась, зажмурилась на солнце и вдруг весело ойкнула. Над ее кроватью прямо в воздухе висели золотые буквы: «С днем рождения, Ася!» Ася дотянулась до буквы «я» — буква тут же рассыпалась, осталась на пальцах золотой пыльцой.

Ася посмотрела на подоконник. Ни Манюни, ни Маруси не было видно, но в горшке белела записка. «С днем рождения, Ася! Приходи на Летнюю эстраду прямо сейчас. Это очень важно! М. и М.» «М. и М.», — улыбнулась Ася. Наверное, феи подготовили ей сюрприз. Как интересно! Ася умылась побыстрее, надела коралловое платье, причесалась и неслышно вышла из корпуса. «Светлячок» погасил фонари, но еще спал крепко-крепко, как спится только свежим летним утром. Солнце выкатилось из-за мохнатого леса, обещая жаркий день. Ася добежала до Летней эстрады. Никого. Обошла кругом, побродила между скамейками. Ничего. Что за ерунда? Розыгрыш? Она еще раз прочитала послание. Заволновалась. Не случилось ли чего?

Пробежал по веткам ветерок, западали с сосен шишки, будто кто-то затопал по деревянному полу сцены, ветерок засмеялся, дунул Асе в ресницы, взъерошил волосы, закружился у колен, завертел подол платья.

— Ну, перестаньте! — отогнала его Ася.

— С днем рождения! — переливчато засмеялся ветерок и положил перед Асей дубовый лист. На листе было нацарапано: «15 шагов от отца моего в сторону Солнца до знака всех дорог».

— Белиберда какая-то, — рассердилась Ася. Чей отец? Какой знак? И где она — сторона Солнца? А, ну это восток, конечно. А что значит «от отца моего»?

Ася покрутила лист. Может, какая-нибудь подсказка есть? Нет, обычный лист. Лист! Дубовый лист! Ася крикнула ветерку:

— Спасибо! — И бросилась к дубу. Может, дедушка Эхо затеял с ней эту игру? Вроде «Украденного полдника», что в каждой смене организовывают им вожатые. А вдруг с дедушкой Эхо что-нибудь случилось? Нет, тогда бы просто послали кого-нибудь из чумсиков. Вот он, Единственный дуб. И опять никого. Ася постучала по стволу, как это делали чумсинки. Тут же складки коры сложились в буквы: «С днем рождения, Асенька!» Ей стало весело. Она отсчитала от дуба прямо на солнце пятнадцать шагов: «Надеюсь, имелись в виду мои шаги, а не гномьи».

И опять тишина, ни записки, ни Манюни с Марусей, только белели на асфальте нарисованные мелом классики. А рядом — знак. Кто-то в стрелки играл и путал следы. После такого знака не знаешь, куда бежать. На все четыре стороны? Знак всех дорог! Только Ася подумала об этом, зажглась на асфальте алая надпись: «Вниз летит — смеется, вверх ползет — плачет».

— Старая загадка, — усмехнулась Ася и, пустив по ветру ненужный больше дубовый листик, побежала к мостикам. В лагере был только один колодец. А то, что это загадка про колодец, Ася не сомневалась. Они с мамой иногда ходили пить воду из колодца. Просто так, для интереса. Мама говорит, что колодезная вода вкуснее всего, и сама Асе эту загадку загадывала, а потом показывала. Когда ведро вниз опускаешь, оно о стенки колодца стукается и будто смеется, а когда вверх поднимаешь, капли со дна капают, будто ведро плачет.

Про колодец в лагере знали только самые отчаянные храбрецы. Он был недалеко от первого мостика через ручей, между Старым и Новым лагерем. От асфальтовой дороги уходила в лес тропинка, выложенная разлохмаченными от старости досками. Со стороны ее не сразу и заметишь — так буйно растет здесь высокая темная трава.

Ася, обмирая, ступила на тропинку. Она не могла даже объяснить, почему боялась этого места. Его, наверное, все в лагере боялись. Там, в тени деревьев и густо разросшегося боярышника, стояла заброшенная избушка. Она была такая старая, что вросла в землю по самые окна, а крыша и стены мхом поросли. Про эту избушку даже никаких легенд не рассказывали, так все боялись сюда заглядывать. А что колодец около избушки есть, ей Колька говорил. Он один в лагере ничего не боялся.

Доски пружинно прогибались под Асиными ногами. И вроде бы в двух шагах всего от центральной дорожки и первого корпуса, а такое ощущение, что за тридевять земель. Даже птицы все враз умолкли, кузнечики замолчали, стоило Асе свернуть к избушке. «Избушка на курьих ножках», — подумала Ася и поежилась. Ничего еще, если Баба-Яга. (И ведь не успокоишь себя теперь, что все это сказки. Про гномов она тоже так думала.) С Бабой-Ягой Ася, наверное, договорится. А если мертвецы? Ася передернула плечами.

Вокруг стояла оглушительная тишина. Неслышно и неспешно двигались в небе облака. Их прошил четкий белый след самолета. Сердце висело внутри тяжелым, мокрым комом. Ася поняла, что долго этого ужаса не выдержит, и, чтобы не броситься наутек, побежала вперед: пусть это поскорее закончится.