Асканио

Моменты сильнейшего возбуждения чередовались с периодами полной прострации, когда действительно казалось, что он умирает.

Припадок продолжался уже три часа. Бенвенуто находился в полном изнеможении, когда в комнату вошел Паголо с искаженным, бледным лицом.

– Да помилуют нас Иисус Христос и пресвятая дева! – вскричал он. – Все пропало, остается уповать на помощь провидения.

Бенвенуто лежал без сил, без движения, чуть живой, и все же он услышал слова Паголо, и они болью отозвались у него в сердце. Туман, окутавший его сознание, рассеялся, и, как Лазарь, услышавший голос Христа, больной вскочил со своего ложа с криком:

– Кто смеет говорить, что все пропало, когда Бенвенуто еще жив?

– Увы, учитель, это я, – ответил Паголо.

– Подлец, бездельник!– заорал Бенвенуто.– Ты, значит, будешь вечно предавать меня! Но будь покоен, голубчик. Иисус Христос и пресвятая дева, которых ты призывал, помогают только честным людям, а изменников карают!

В это время раздались отчаянные возгласы подмастерьев:

– Бенвенуто! Бенвенуто!

– Я здесь!– крикнул художник, выбегая из комнаты, бледный, но полный сил и решимости.– Я здесь! И горе тем, кто забыл о своих обязанностях!

В два прыжка Бенвенуто очутился в литейной мастерской, где нашел подмастерьев растерянными и удрученными. А ведь когда он уходил, работа кипела. Даже великан Герман, казалось, изнемогал от усталости; его шатало из стороны в сторону, и, чтобы не упасть, он вынужден был прислониться к уцелевшей подпоре.

– А ну-ка! Слушайте меня!– неожиданно, будто гром в ясном небе, прогремел Бенвенуто, появляясь среди подмастерьев.– Я еще не знаю, что у вас тут случилось, но, клянусь душой, все можно исправить! Только повинуйтесь мне слепо, беспрекословно, раз я беру дело в свои руки.

Предупреждаю: первого, кто ослушается, я убью на месте! Я говорю это нерадивым. А прилежным скажу: от успеха отливки зависит свобода, счастье вашего товарища Асканио, которого вы все любите! Начнем же!

С этими словами Челлини подошел к печи, чтобы самому во всем разобраться. Оказалось, кончились дрова, и металл, охладившись, превратился, выражаясь языком специалистов, в «пирог».

Бенвенуто сразу понял, что беду легко поправить. Просто-напросто Паголо недоглядел, и температура в печи упала. Надо было ее поднять, чтобы вернуть металлу текучесть.

– Топлива!– крикнул Бенвенуто.– Как можно больше топлива! Бегите к пекарям и, если понадобится, покупайте дрова, соберите в замке все до последней щепки! В Малом Нельском замке – тоже; если госпожа Перрина не захочет открыть ворота, ломайте их: на войне все средства хороши. Главное, топливо! Принесите побольше топлива!

И, желая показать подмастерьям пример, Бенвенуто схватил топор и с размаху принялся рубить последние две подпоры, которые вскоре рухнули вместе с остатками крыши; столбы и крышу он поспешил отправить в печь.

Отовсюду сбегались подмастерья с охапками дров.

– Вот это дело! – воскликнул Бенвенуто. – Ну как? Будете меня слушаться?

– Будем, будем! – раздались со всех сторон голоса. – Приказывайте, будем повиноваться вам до последнего вздоха!

– Тогда кидайте сначала в печь дубовые доски.

Дуб хорошо горит, он живо приведет в порядок нашего Юпитера!

Тотчас же в топку полетели дубовые доски и чурки, так что Бенвенуто был вынужден под конец остановить подмастерьев.

– Довольно! – крикнул он.

Ваятель заразил своей энергией всех окружающих: они понимали его приказания с полуслова и выполняли их мгновенно. Один только Паголо время от времени цедил сквозь зубы:

– Вы хотите невозможного, учитель, это значит испытывать бога.

Челлини отвечал ему лишь взглядом, говорившим: «Не беспокойся, голубчик, у нас с тобой разговор еще впереди».

И вот, несмотря на мрачные пророчества Паголо, металл снова начал плавиться. Чтобы ускорить этот процесс, Бенвенуто время от времени бросал в печь кусочки свинца и длинным железным шестом перемешивал расплавленную бронзу до тех пор, пока, выражаясь его собственными словами, «металлический труп» не стал оживать. А вместе с ним ожил и сам художник: он повеселел и не ощущал больше ни лихорадки, ни слабости.

Наконец металл закипел и поднялся. Тогда Бенвенуто открыл отверстие формы и велел вышибить втулки плавильной печи, что и было немедленно сделано. Но, по-видимому, этой нечеловеческой работе суждено было до конца походить на битву титанов. В самом деле, когда втулки были вынуты, Челлини заметил, что металл не только течет слишком медленно, но что его, пожалуй, не хватит. И тут ваятеля осенила блестящая мысль, одна из тех, что приходят одним гениям.

– Пусть часть людей остается здесь, все остальные за мной! – скомандовал он.