Асканио

– Да, но зато я на свободе,– возразил Бенвенуто. – Я охотно закончу лилию и принесу ее вам, сударыня.

– О! Если вы это сделаете, я, честное слово, скажу…

– Что вы скажете, сударыня?

– Скажу, что вы очень любезны.

С этими словами герцогиня протянула Бенвенуто ручку, и художник, спросив взглядом разрешения короля, галантнейшим образом запечатлел на ней поцелуй.

В эту минуту кто-то слабо вскрикнул.

– Что случилось? – спросил король.

– Простите, ваше величество,– сказал прево,это моя дочь; ей дурно.

«Бедняжка! – подумал Бенвенуто. – Она решила, что я предал ее».

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

 Брак по расчету

Бенвенуто собирался уехать из Фонтенбло в тот же вечер, но Франциск I так его удерживал, что пришлось переночевать в замке.

К тому же с присущей ему решительностью художник задумал покончить на следующий же день с одной давно затеянной интригой. Это дело совсем не относилось к происходящим событиям, и Бенвенуто желал завершить его, прежде чем целиком займется судьбой Асканио и Коломбы.

Итак, он поужинал и даже позавтракал наутро в замке и лишь в полдень, распрощавшись с королем и с герцогиней д'Этамп, отправился в сопровождении Жана-Малыша в обратный путь.

Оба ехали на хорошо отдохнувших лошадях, и все же, вопреки своему обыкновению, Бенвенуто не спешил. Сразу было видно, что он хотел прибыть в Париж к определенному часу.

Действительно, только в семь часов вечера они с Жаном-Малышом добрались до улицы Арфы.

Более того, Бенвенуто почему-то не поехал сразу в Нельский замок, а постучался к своему другу Гвидо, медику из Флоренции. Убедившись, что приятель дома и накормит его ужином, художник велел Жану-Малышу ехать в Нельский замок одному и сказать подмастерьям, что учитель вернется из Фонтенбло только завтра; а потом он должен потихоньку открыть дверь, как только учитель постучится.

Жан-Малыш обещал исполнить все в точности и тут же поскакал в Нельский замок.

Подали ужин, но, прежде чем сесть за стол, Бенвенуто спросил приятеля, не знает ли он какого-нибудь честного и умелого нотариуса, который мог бы составить контракт, да такой, чтобы нельзя было придраться ни к одному слову.

Приятель предложил своего зятя и тотчас же послал за ним.

Когда ужин уже подходил к концу, явился нотариус. Челлини вышел из-за стола, заперся с ним в соседней комнате и попросил составить брачный контракт, не вписывая в него имен супругов. После того как они дважды перечитали контракт, желая убедиться, не осталось ли в нем какой-нибудь неясности, Бенвенуто положил документ в карман, щедро заплатил нотариусу, попросил у приятеля вторую шпагу, такой же длины, как его собственная, спрятал ее под плащом и отправился в Нельский замок. К этому времени уже совсем стемнело.

Подойдя к воротам, он тихо постучался. Но как ни тихо он постучался, ворота мгновенно открылись. Жан-Малыш не дремал на своем посту.

На вопрос Челлини он ответил, что подмастерья ужинают и не ждут его раньше завтрашнего дня.

Бенвенуто велел мальчику не говорить никому о своем возвращении и направился в спальню Катерины, от которой у него был ключ.

Прокравшись незаметно в комнату, он запер дверь, спрятался за портьерой и стал ждать.

Через четверть часа на лестнице послышались легкие шаги, дверь отворилась, и в комнату вошла Скоццоне с лампой в руке. Она заперла дверь изнутри, поставила светильник на камин и уселась в большое кресло, стоявшее так, что Бенвенуто мог видеть лицо девушки.

К великому удивлению художника, всегда открытое, веселое и жизнерадостное личико Катерины было задумчиво и грустно.

Дело в том, что Скоццоне мучили угрызения совести.

Мы привыкли видеть девушку счастливой и беззаботной, но это было, когда Бенвенуто любил ее. Пока она чувствовала эту любовь или, вернее, благосклонность к себе учителя, пока в ее грезах, словно золотистое облачко на горизонте, мелькала надежда стать его женой, она не изменяла своей мечте. Любовь омыла душу Катерины от всего нечистого в прошлом. Но с тех пор как она заметила, что ошиблась и чувство Челлини, которое она принимала за любовь, оказалось всего-навсего увлечением, Скоццоне утратила надежду на счастье, и ее душа, расцветшая от улыбки художника, снова поблекла.

Постепенно Скоццоне лишилась всей своей детской непосредственности и веселья. Ей было скучно, и прежние привычки стали предъявлять свои права. Так свежевыкрашенная стена сохраняет окраску в ясную погоду и утрачивает ее под дождем. Покинутая Челлини, Скоццоне попыталась из самолюбия удержать художника.

Воспользовавшись ухаживанием Паголо, она стала рассказывать Челлини о новом поклоннике, надеясь возбудить его ревность. Но и тут она обманулась. Бенвенуто не рассердился, как она ожидала, а весело расхохотался; он не запретил ей встречаться с Паголо, а, напротив, посоветовал видеться с ним почаще. Тогда Скоццоне почувствовала, что гибнет, и, по-прежнему безразличная ко всему на свете, отдалась течению, подобно увядшему листку, увлекаемому осенней непогодой.