Асканио

— Смелей, смелей же, приятель! Так их! Лупи хорошенько! — кричал стоявший за воротами прево. — Но предупреждаю: вы ничего не добьетесь, только шуму наделаете. Ну, а если уж слишком расшумитесь, вас схватят дозорные. Это вам не Нельский замок. Шатле — собственность Франциска Первого. И мы еще посмотрим, кто здесь сильней — вы или его величество французский король!

Бенвенуто огляделся и увидел лежавшую на набережной каменную тумбу, которую вряд ли могли поднять даже двое. Он не раздумывая, подбежал к ней и взвалил к себе на плечо, словно это был обыкновенный булыжник. Но, сделав несколько шагов, художник понял, что, проломив ворота, он окажется лицом к лицу с тюремной стражей, которая схватит его и засадит в тюрьму. Кто же тогда освободит Асканио? И Бенвенуто так бросил тумбу, что она на несколько дюймов ушла в землю.

Очевидно, прево наблюдал эту сцену через глазок в двери, ибо до слуха Бенвенуто донесся новый взрыв смеха. Убегая от соблазна размозжить себе голову о проклятые ворота, Бенвенуто опрометью бросился прочь от тюрьмы.

Он направился прямо ко дворцу Этамп.

Не все еще потеряно, если удастся повидать Коломбу. Ведь в пылу любовных излияний Асканио мог доверить невесте тайну, которую не решился открыть учителю.

Сначала все было хорошо: ворота дворца оказались от-10-1377 крытыми. Бенвенуто пересек двор и вошел в переднюю, где стоял огромного роста слуга в расшитом золотом мундире — настоящий великан, четырех футов в плечах и шести футов ростом.

— Кто вы такой? — спросил он Челлини, смерив его взглядом с ног до головы.

При других обстоятельствах Бенвенуто ответил бы на этот оскорбительный взгляд какой-нибудь дерзкой выходкой, но речь шла о свидании с Коломбой, речь шла о спасении Асканио, и он сдержался.

— Я Бенвенуто Челлини, флорентийский мастер, — ответил он.

— Что вам угодно?

— Видеть мадмуазель Коломбу.

— Мадмуазель Коломбу видеть нельзя.

— Почему?

— Потому что ее отец, мессир д’Эстурвиль, парижский прево, поручил дочь попечению герцогини д’Этамп и просил строго присматривать за ней.

— Но ведь я ее друг.

— Тем более; этим вы внушаете еще больше подозрений.

— А я говорю, мне необходимо ее видеть! — воскликнул Бенвенуто, начинавший горячиться.

— А я говорю, что вы ее не увидите.

— Нельзя ли, по крайней мере, видеть герцогиню?

— Нельзя.

— Но ведь она моя заказчица!

— Она никого не принимает.

— Значит, меня попросту не велено пускать?

— Вот именно, в самую точку попали.

— А знаешь ли ты, что я за человек? — вскричал Челлини, разражаясь жутким смехом, который всегда предшествовал у него приступу ярости. — Знаешь ли ты, что я вхожу именно туда, куда меня не пускают?

— Как же это? Сделайте милость, расскажите.

— Ну, если, например, у дверей стоит такой олух, как ты…

— Так, так! — подзадоривал слуга.

— … я опрокидываю олуха и вышибаю дверь, — закончил Бенвенуто, тут же приступая к делу: сильным ударом кулака он отбросил незадачливого лакея и ногой толкнул дверь.

— Караул! — завопил слуга.

Но он мог и не кричать: едва Бенвенуто вышел из передней, как оказался лицом к лицу с полдюжиной лакеев, которые будто нарочно поджидали его.

Золотых дел мастер тотчас догадался, что герцогиня узнала о его возвращении и приняла все меры предосторожности.

При других обстоятельствах Бенвенуто, имевший при себе шпагу и кинжал, набросился бы на всю эту челядь и расправился с нею, но поступить так во дворце королевской фаворитки было небезопасно и могло повлечь за собой ужасные последствия. И вот вторично, против свою обыкновения, Бенвенуто подавил гнев, вложил в ножны уже обнаженную шпагу и повернул обратно, останавливаясь на каждом шагу, как лев, отступающий после битвы. Он медленно вышел из вестибюля, пересек двор и, очутившись на улице, направился в Лувр, уверенный, что король примет его в любое время.

Бенвенуто шел размеренным шагом и казался спокойным, но это спокойствие было кажущимся; на лбу у него выступили крупные капли пота, а в душе кипела мрачная злоба, мучившая его тем сильнее, чем решительнее он старался ее побороть. Ничто не было так противно его деятельной натуре, как пассивное ожидание; ничто так не выводило из себя, как пустяковое препятствие, вроде запертой двери или отказа наглого слуги. Сильные люди, умеющие владеть собой, приходят в полное отчаяние, когда перед ними встает какая-нибудь непреодолимая вещественная преграда. Бенвенуто отдал бы сейчас десять лет жизни, лишь бы сорвать на ком-нибудь свой гнев. Время от времени он поднимал голову и вперял в прохожих сверкавший взгляд, как бы желая сказать: "А ну-ка, есть среди вас несчастный, которому надоела жизнь? Я охотно помогу ему убраться на тот свет". Через четверть часа Бенвенуто был уже во дворце, в комнате пажей, и просил немедленно доложить о себе королю.