Асканио

Однако, несмотря на страх, девушке пришлось повиноваться, к тому же она хорошо знала нетерпеливый нрав мессера д'Эстурвиля. Она призвала на помощь все свое мужество и с улыбкой вошла в комнату, из которой только что убежала. Дело в том, что, несмотря на какой-то безотчетный страх, который Коломба испытывала впервые в жизни, она любила отца искренней любовью, и, хотя прево обращался с ней довольно сурово, девушка выделяла среди однообразной и унылой череды дней те дни, когда он бывал в Нельском замке, и считала их праздником.

Коломба подошла к отцу и хотела обнять его, сказать что-нибудь ласковое, но прево отстранился от девушки, не дав ей вымолвить ни слова. Он взял ее за руку, подвел к незнакомцу, который стоял, прислонившись к огромному камину, уставленному цветами, и произнес:

– Вот, любезный друг, представляю тебе свою дочь… –

Затем, обращаясь к Коломбе, добавил: – Коломба, это граф д'Орбек, казнохранитель короля и твой жених.

Коломба негромко ахнула, сдержавшись из вежливости, но колени у нее подогнулись, и она оперлась о спинку стула.

И действительно, чтобы понять, как ужаснула новость

Коломбу, особенно сейчас, при том душевном состоянии, в котором она находилась, надо было видеть графа д'Орбека.

Правда, и мессер Робер д'Эстурвиль, отец Коломбы, не отличался красотой; он хмурил свои густые брови, когда ему противились или в чем-нибудь перечили. Лицо у него было суровое, и во всей коренастой фигуре было что-то грубое, неуклюжее, мало располагавшее в его пользу; но, когда прево стоял рядом с графом д'Орбеком, его можно было сравнить с Михаилом-архангелом, стоящим рядом с драконом. Во всяком случае, широкое лицо и резкие черты говорили о решительности и воле, а в маленьких серых глазах, проницательных и живых, светился ум. Граф же, хилый, сухопарый, тщедушный, с длинными руками,

напоминавшими лапы паука, тонким, комариным голосом, медлительный, как улитка, был не просто уродлив, а омерзителен; причем уродство сочеталось в нем с глупостью и злобностью. По укоренившейся привычке он стоял, чуть склонив голову набок, и мерзко улыбался; в его взгляде было что-то коварное.

Поэтому-то, увидев противного старика, которого отец представил ей как жениха в тот час, когда в душе ее, в памяти, в глазах запечатлелся образ красавца юноши, только что исчезнувшего из этой комнаты, Коломба, как мы уже сказали, чуть не вскрикнула, но сдержалась и, побледнев, замерла, со страхом устремив взгляд на отца.

– Прошу прощения, любезный друг, – продолжал прево,

– за неучтивость Коломбы. Во-первых, моя дикарка не выходила отсюда года два, ибо, как тебе известно, веяния наших дней не очень полезны для хорошеньких девушек.

Во-вторых, по правде сказать, я сглупил, не предупредив ее о наших планах. Впрочем, это излишне – ведь мое решение не нуждается ни в чьем подтверждении и выполняется беспрекословно. Наконец, она не знает, кто ты, не знает, что с твоим именем, богатством и при благосклонности госпожи д'Этамп ты можешь добиться всего, чего пожелаешь. И, поразмыслив над этим, она оценит честь, которую ты нам оказываешь, связывая свой славный старинный род с нашим молодым дворянским родом. Она поймет, что сорокалетняя дружба…

– Довольно, любезный друг! Ради бога, довольно! –

прервал его граф. Затем, обращаясь к Коломбе с той бесцеремонной и наглой самоуверенностью, которая так не похожа была на застенчивость бедного Асканио, проговорил: – Ну, ну, успокойтесь, моя прелесть! Пусть на ваших ланитах заиграет обворожительный румянец, который так идет вам. О господи, мне ли не знать душу девушки и даже молоденькой женщины – ведь я уже дважды был женат, моя крошка! Ну, право же, не следует так волноваться.

Надеюсь, вы не боитесь меня, а? – самодовольным тоном добавил граф, выпячивая грудь и проводя рукой по жиденьким усам и бороде, подстриженной на манер королевской. – Ваш отец напрасно так неожиданно нарек меня женихом – это слово всегда смущает сердца девиц, когда они слышат его впервые, но вы свыкнетесь с ним, крошка моя, и в конце концов произнесете своими хорошенькими губками… Э, да вы еще больше побледнели!. Помилуй бог!.. Уж не дурно ли ей?

И д'Орбек хотел поддержать Коломбу, но она выпрямилась, отступила на шаг, словно боясь прикоснуться к нему, как к змее, собрала все силы и промолвила, запинаясь:

– Простите, сударь… Простите, батюшка… Это пустяки. Ведь я надеялась, думала…

– О чем это ты думала, на что надеялась? Ну, не мешкай, говори! – приказал прево, не сводя с дочери своих острых, злых глазок.

– Что вы позволите мне навсегда остаться с вами, батюшка, – отвечала Коломба. – Ведь со дня смерти матушки я одна забочусь о вас, люблю вас, и я думала…

– Замолчи, Коломба! – властно сказал прево. – Я не так стар и не нуждаюсь в уходе, а ты уже в том возрасте, когда нужно устраивать свою жизнь.

– Бог мой! – снова вмешался в разговор граф. – Да соглашайтесь же, к чему столько церемоний, милочка! Не передать словами, как вы будете со мной счастливы! Клянусь, завистницы у вас найдутся. Я богат, черт возьми! И