Аскетизм по православно-христианскому учению. Книга первая: Критический обзор важнейшей литературы вопроса

Монах на первом плане ищет спасение своей собственной души. Однако, благодатным даром, который он имеет, монах должен и может действовать на других. И «Жизнь Антония» отмечает с особенным ударением, как Бог поставляет светильником для других того, кто хочет проводить свою жизнь в тишине. Бог ведет его к тем, которые нуждались в его помощи. [1445]

Но заслуга, которую монах в состоянии оказать другим, состоит не только в исцелении болезней, изгнания демонов и подобных чудесах; хотя этого рода дела более всего, конечно, бросаются в глаза и способность к этому может у монаха сама по себе заслуживать доверия, так как болезни возбуждаются демонами, над которыми монах — господин, однако «Жизнь Антония» представляет, в качестве существенной принадлежности аскетизма, ничто другое; по крайней мере, столь же важное. В общем изображении деятельности Антония наряду с чудесами всегда сильно выдвигается также пастырская деятельность Антония. Ясно само собой, как прямо эта пастырская деятельность соответствовала собственной харисме монашества; монах — призванный советник для смущенных, подвергшихся искушению (Angefochtenen), ибо он имеет опыт в духовной борьбе, имеет дар различения духов, он — знаток человеческого сердца; поэтому он в состоянии правильно обсудить помыслы (λογισμούς) и дать (указать) правильные средства для преодоления страстей (πάθη). [1446]

Этот дар монашества тем значительнее, что здесь идет речь о помощи, в которой нуждаться может всякий, причем это преимущество принадлежит безразлично всякому монаху. На этой харисме основывается главным образом роль, которую монашество было призвано играть в церкви.

Идеал «Ж» Антония есть идеал анахорета. По своей природе он может быть осуществлен только в полной отрешенности. Только тот, кто не вынуждается ни с кем входить в общение, находит внутреннюю собранность (Sammlung), состоящую в постоянном наблюдении за собственными мыслями, — только у того настолько исчезает внешний мiр, что открывается возможность непрерывно жить в высшем, невидимом мiре. Если «Ж» говорит о монастырях, которые возникли по влиянию со стороны Антония и ему были подчинены, то в этом нельзя видеть начала развития монашества, направляющегося выше анахоретского идеала. Идеал для живущих совместно в лавре монахов тот же самый, как и для эремитов в строгом смысле: личное совершенствование. Общество является не как нечто необходимое, высшее, но скорее как низшее, более подходящее к тем, которые находятся на ступени только учеников.

Сомнительно, привнес ли нечто высшее в понимание этого идеала Пахомия. Если относительно Пахомия и бесспорно, что он организовал именно (lose) в полном смысле общину и узаконить совместную жизнь, то вместе с тем обыкновенно замалчивают, что он имел практический взгляд на условия, благодаря которым монашество может выиграть более широкое пространство, и что он знал опасность, которую для большинства имеет самостоятельная жизнь. [1447] Но из предприятия самого по себе нельзя заключить с достаточной ясностью, в каком отношении созданная им форма монашеской жизни стояла к анахоретскому идеалу.

Приписанное ему правило содержит мало определений, которые представляли бы (ausnützen) совместное пребывание в качестве требований духовной жизни, напротив, многое рассчитаны на то, чтобы держать отдельных лиц в отдалении друг от друга. Можно думать, что он в своей организации видел только оборону, в которой нуждается большая масса, чтобы осуществить идеал, но не смотрел на жизнь в обществе, как на высшую нравственно, а потому и не оспаривал права жить отдельно у тех, которые действительно могли устоять сами по себе. На отдельных выражениях относительно анахоретской жизни, которые ему приписываются в житиях, Holl не решается строить заключение: они могли быть вложены ему в уста позднее. [1448]

Василий В. примыкает ближайшим образом к идеалу «Жизни Антония». Он видит только в монахе истинного христианина, который хочет быть всецелым учеником Христа и жить по предписанию Евангелия.

Из содержания Евангельской заповеди, которую он определяет по Матфею (Мф 22:36–39), следует, по мысли Василия В., что для совершенного исполнения этой заповеди требуется отрешение от мiра. Ибо если любовь к Богу есть первая заповедь и эта заповедь заключает в себе требование заниматься мыслью о Боге, то постоянство этого направления мысли (Sinnesrichtung) не достижимо в давке и суете мiра. [1449]

Но Василий В. принимает также и те мысли, которыми идеал «Жизни» Антония возвышается над древним аскетизмом: аскетизм состоит не в одном из отдельных «аскетических» действий, но в освящении и цельной человеческой личности; внешнее отречение есть только начало, только предположение настоящей задачи — очищение сердца. В основных чертах идеал Василия согласен с идеалом «Ж» Антония; только Василий сумел эти мысли, сильнее выразить и глубже обосновать, представив отречение (ἀποταγή) в качестве оборотной стороны положительной цели — любви к Богу. [1450]