Аскетизм по православно-христианскому учению. Книга первая: Критический обзор важнейшей литературы вопроса

По словам, напр., св. Григория Нисского, «из истории известно, что юноша был богат; думаю, что это был человек, любивший наслаждение житейскими удовольствиями и любостяжательный, ибо сказано, что он опечалился советом отказаться от обладания своим имуществом, и не решился променять его на жизнь вечную». [203]

Василий Великий, в частности, раскрывает ту мысль, что богатый юноша, несомненно, не исполнил евангельской заповеди о любви к ближним, как к самому себе. [204]

В результате получается, что и, так называемые, «советы» являются «заповедями», обязанностями, но не для всех людей и при всяких обстоятельствах, а лишь для некоторых христиан, при наличности известных условий. «Есть обязанности безусловные, которые человек-христианин должен исполнять, кто бы он ни был, и в каких бы обстоятельствах ни находился; и есть условные, обязательные только под известными условиями… Для того, к кому они идут, они имеют силу безусловных, ибо суть не что иное, как ближайшее их приложение к его быту». [205]

Некоторая несогласованность в суждениях еп. Феофана по данному вопросу объясняется хотя не научными, однако в высшей степени почтенными соображениями, пастырской попечительностью о слабых, еще не окрепших христианах, но все же искренне ищущих спасения, «царства небесного». «Если бы все лучшее было непременным законом, куда бы даваться слабым, и кто бы мог не впадать в отчаяние о своем спасении? — Между тем, когда оставляется оно в виде совета, как это утешительно для слабого и робкого духа, и вместе, как воодушевительно для христианина, чувствующего в себе довольно сил!» [206]

И в таких своих рассуждениях еп. Феофан остается вполне верным святоотеческому учению, где также иногда допускается та мысль, что различение «советов» и «заповедей» имеет в виду собственно присутствие среди христиан людей еще не окрепших духом, со слабыми силами, которых строгость и безусловность нравственных требований могла бы смутить и оттолкнуть.

Св. Григорий Богослов, порицая Юлиана за то, что он «принуждает христиан держаться на самой высоте добродетели (ὁ πρὸς τὸ τῆς ἄρετῆς, ἄκρον, συγκλείων χριστιανούς), высказывает ту мысль, что в христианском законе иное предписывается, как необходимое, так что не соблюдающие того подвергаются опасности, — другое требуется не необходимо, а предоставлено свободному произволению, так что соблюдающие его получают честь и награду, а не соблюдающие не навлекают на себя никакою опасности». [207]

В этих словах, по-видимому, может находить себе опору юридическое понимание дела религиозно-нравственного совершенствования. Однако, следующие за приведенным местом слова святителя дают ключ к пониманию вопроса в другом смысле, по сравнению с тем, который может представиться непосредственно. Григорий Богослов, в качестве обоснования своего положения, ссылается на то, что нельзя предписывать законом того, что не всем свойственно. [208] Надобно требовать должного совершенства, но не выступая из пределов свойственного христианам любомудрия и сил человеческих. [209]

Близость приведенного учения Григория Богослова и разобранных рассуждений еп. Феофана не подлежит сомнению и видна при ближайшем их сопоставлении.

Точно выражая вообще основные особенности святоотеческого аскетического мiровоззрения, еп. Феофан в некоторых случаях в своих произведениях не представляет точного анализа важных и центральных аскетических терминов, которые, однако, требуют разъяснения и истолкования, — тем более, что от такого или иного определения, такого или иного понимания их значения берут свое начало различные направления как в теоретическом раскрытии «аскетизма», так и в историческом его осуществлении.

В данном случае мы разумеем прежде всего термины, которыми обозначаются основные проявления высшей богоподобной стороны человека (его «духа»), — «ум» или «разум» (νοῦς) и «сердце» (καρδία).

В святоотеческой письменности в основу аскетики полагается иногда «сердце» — в полном согласии с учением и терминологией Св. Писания, а иногда «ум» (νοῦς), — не без значительного влияния со стороны тогдашней метафизики и психологии.

Еп. Феофан в своем мiровоззрении отражает оба эти течения аскетической патристической письменности, не определяя точнее их взаимоотношения, а равно и их отношения к учению Св. Писания, — не поставляя их в органическую связь, так что эти течения в его системе являются как бы параллельными, — по существу не согласованными, не приведенными к единству.

В одном месте преосвящ. Феофан утверждает, что «центр существа человеческого есть сердце»; именно «им он входит в связь со всем существующим». [210] Отсюда «одежда духа есть осеняющее его чувство». [211] В другом месте того же произведения преосв. говорит, что именно «разум человека есть сокровище тайн Божиих, ибо непосредственно входит в общение с невидимым мiром и непосредственно испытывает его своим духом». [212]