Аскетизм по православно-христианскому учению. Книга первая: Критический обзор важнейшей литературы вопроса

Однако, становясь на показанную точку зрения, автор впадает в существенную методологическую ошибку, влекущую за собой подмену одного раскрываемого понятия другим, причем эти понятия, хотя и связаны с первым нерасторжимо и логически и по существу дела, — однако, все же одно с другим совершенно не тожественны.

Коренная ошибка проф. Гусева заключается в том, что аскетизм, по самому понятию о нем, по самому существу своему, есть процесс достижения нравственного совершенства, путь из дурной эмпирической действительности к нравственному идеалу. [331] Следовательно, совершенно не позволительно заменять понятие христианского аскета понятием христианина, уже достигшего нравственного совершенства. [332] Эта подмена одного понятия другим не разъясняет дело, а только путает его.

Из всего сказанного совершенно понятно, что отрицательный момент борьбы христианина со страстями, с ветхим человеком, с дурной стороной эмпирической — и внешней и внутренней — действительности у А. Ф. Гусева почти совсем не находит себе места среди типических черт и специфических особенностей христианского аскета, как будто их нет и быть не должно. Вот почему и при изложении евангельского учения выдвигаются почти исключительно одни положительные черты христианского совершенства и оставляются в стороне евангельские требования, призывающие к самоотречению, заповедующие напр., возненавидеть отца и мать, отвергнуться себя, в стремлении к небесному отрешиться от всего земного, — изречения, дающие мысль о предпочтении безбрачия перед браком и т. д. и т. под. [333]

Таким образом, и после обстоятельных разъяснений, истолкований и дополнений А. Ф. Гусева, сделанных им в виду различных возражений его литературных оппонентов, все же в значительной степени (хотя и не вполне) сохраняют свое значение слова проф. А. И. Гренкова: «аскетизм, как он проявился в действительной истории, на самом деле плохо гармонирует с тем понятием об общем нравственном идеале, которое автор изложил пространно как со стороны формальной, так и материальной». [334] Не касаясь в этом случае частных черт, не входя в подробное и детальное рассмотрение христианского восточного аскетизма, как он проявился в истории, мы отметим лишь его общую, ему несомненно специфически присущую особенность — созерцание, которое, хотя и не доходило до отрицания общественно-деятельной стороны христианства, однако поставляло ее уже решительно на втором плане, придавало только второстепенное и подчиненное значение. Между тем А. Ф. Гусев по понятным апологетическим целям «наиболее рельефно выдвинул» в христианском аскетизме именно идею деятельной любви к ближним. [335]

Но и проф. Гренков, указывая собственный метод правильного, по его мнению, научного построения трактата об аскетизме христианском, сам не нашел твердой и определенной почвы для своих суждений, впавши в другую крайность и исключительность.

По его мнению, проф. Гусеву необходимо было сделать «анализ» «великих аскетических типов», по которым мы привыкли строить понятие об аскетической норме, — преподобных Антония, Павла, Сысоя, Иллариона и т. д., [336] причем автору следовало исключительно иметь в виду аскетизм, как историческое явление в христианстве, имевшее свои исторические фазы. [337] «По нашему мнению, говорит он, надежным критерием для относительного уразумения нравственного христианского идеала должно служить раскрытие его историческое в сознании церкви». [338] И такой метод, говоря словами проф. Гренкова, необходим собственно потому, что «до сих пор, сколько нам известно, аскетический принцип мыслится в христианстве как факт и притом в его историческом проявлении с определенными признаками». [339] Однако, естественно спросить, почему же аскетический принцип не следует мыслить как идею, как мiровоззрение, данное еще — в виде предпосылок — в Евангелии и воспринятое церковью? Ведь рука об руку с фактом аскетической жизни происходило в церкви и его идейное литературное раскрытие и обоснование.

Проф. Гренков далее в той же статье сам доказывает необходимость строгого разграничения идеала и его фактического осуществления, как бы высоко ни было это последнее. [340] В истории аскетизма христианского мы имеем только посильные опыты осуществления евангельского идеала, попытки его реализации, всегда, по сравнению с идеалом, более или менее несовершенные и односторонние.