Аскетская Россия: Хуже не будет!

С момента катастрофы минул месяц. Зима в очередной раз пришла неожиданно, даже небольшой гололед в середине декабря поставил столичные власти в тупик. Неторопливо бродя по родным Лихобозам, рассматривая детишек, весело играющих в снежки, я радовался вместе с ними первому снегу. Больше радоваться было нечему: в кармане ни гроша, работы нет, нет любимой, нет цели в жизни, рассчитывать не на кого. Удивительно, но несчастным я себя не ощущал, сквозь призму последних событий мне незаметно открывалось внутреннее устройство бытия. Так все шло своим чередом: в семь утра люди вставали на работу, в девять вечера по телевизору сообщали, что в стране по-прежнему все в порядке, солнце заходило на западе. Никакого общественного резонанса не последовало, до меня и каких-то аскетов никому не было дела. Проявлялся универсальный закон сохранения: суммарное количество счастья, любви и материальных благ во вселенной постоянно. Это значит, что если одному в дверь постучалась удача – другому до крайности не повезет. На каждого, кто любим, всегда приходится кто-то никому не нужный. И если кому-то удалось отхватить кусок общего пирога, то остальным ничего не останется. Я пребывал в абсолютном вакууме, на многие световые годы от меня не было ни души.

Жизнь многому меня научила, я не был больше желторотым юнцом, полгода назад судорожно искавшим хоть какую-нибудь возможность для трудоустройства. Осознал, что даже небольшой успех обходится дорого. Трудности меня не пугали, я смело смотрел вперед, но света в конце туннеля не видел. Четко понимая, что пробиваться по жизни придется с боем, я готов был стать курьером, дворником, разнорабочим, идти на завод к отцу, лишь бы не висеть на шее у родителей. Разговор о знакомом мне шарикоподшипниковом предприятии папа больше не поднимал, только иногда сокрушался, что я в свое время к ним не устроился. Родители вообще с пониманием отнеслись к моим злоключениям и готовы были разделить навалившиеся трудности. 

Мне хорошо запомнилось заселение к нам вождя, я очень переживал, потому что до сих пор немного побаивался его. Но все прошло как по Маслоу, родители сразу догадались, кто перед ними стоит – свежую «ОблаЗОПу» я частенько приносил домой. Мать немного опешила, а отец взглянул на меня с уважением.

– Что ж вы стоите-то? Проходите, проходите. – Мама быстро оправилась от небольшого потрясения.

Вторивший ей отец замахал руками:

– Чувствуйте себя как дома, Клим Елисеевич. Вы как раз к ужину, любите макароны с сыром?

Моржовый был молчалив, изредка кивал головой и мычал, что чувствует себя неловко. Стеснительно поджимая губы, он с интересом разглядывал семейные фотографии, рамки с которыми украшали нашу скромную квартиру. Когда мои домашние убежали на кухню, оставив нас в моей комнате, Клим объяснил причину своего обреченного вида:

– Съел с утра чебурек у метро – теперь живот болит. Собачатины хватанул, похоже, вот псы во мне и тявкают. Не могу понять, хочется мне в туалет или нет? Коньячку, что ли, принять – есть в доме выпивка?

Спиртного мы не держали; узнав об этом, Клим погрустнел еще больше. Но после плотного ужина и пары свежих анекдотов в папином исполнении настроение вождя улучшилось. Родители почти не ели, а все суетились вокруг дорогого гостя, чтобы у него остались самые положительные впечатления.

– Вот так и живем, – мама развела руками, – скромно, но и не бедствуем. Я учительница в школе, а муж на заводе трудится. Почитай, лет тридцать уже!

Жевавший макароны Клим чуть не подавился. Изумленно глядя то на меня, то на маму, он пытался прийти в себя. Отец хлопал его по спине и косился в мою сторону:

– Уважает рабочих, значит. А ты не хотел к нам идти, я же говорил, пожалеешь.

 Ухмылялся папа недолго, потому как сразу возникла проблема. Наша квартира была малогабаритной – мы не могли предложить вынужденному постояльцу даже место на кухне. Получалось, уступить постель главному аскету должен был я. Не родителей же прогонять? Мама приняла волевое решение – на некоторое время отправить меня к соседу. «Да, выпивает. Но кто не пьет – тот продаст, – мама становилась увереннее с каждым словом. – Есть в нем зерно, я тебе скажу!»

 Существование дяди Миши неразрывно было связано с пивом, хотя он всеми силами выступал за трезвый образ жизни. Искренне полагая, что хлебный напиток спиртным не является, сосед готов был клеймить всех употребляющих водку, вино, коньяк и прочую алкогольную продукцию. Клеймил, правда, не ругая, скорее жалея и сочувствуя. Открыв дверь, он отхлебнул любимого «Пролетарского» и глубокомысленно изрек: «Лучше пиво в руке, чем девица вдалеке». Сделав еще один жадный глоток, дядя Миша наконец-то осведомился о цели моего визита. После сбивчивых объяснений дверь начала закрываться. Лишь за мгновение до окончательного затворения я успел донести, что за постой заплатим пивом. И заплатим от души. Тогда жестом полным человеколюбия, как актер провинциального театра, дядя Миша пригласил меня войти: «Добро пожаловать в мой палас!»