Аскольдова могила

– Возможно ли? – вскричал Всеслав. – Вы не клянете, а благословляете имя великого князя?

– А как же? Ведь он наш государь.

– И вы не просите вашего бога сгубить Владимира?

– Сгубить Владимира? Да разве можно его просить об этом?.. Наш бог спасает людей, а губит их враг божий – дьявол, – да за то-то мы и должны его ненавидеть.

– Но что ж делаете вы, когда собираетесь по ночам на развалинах вашего храма?

– Мы поем славу божью, молимся Искупителю, величаем матерь его, Пресвятую и Пречистую деву.

– И вы ничего другого не делаете?.. Вы не упиваетесь кровью невинных младенцев?

– Ах, что ты говоришь, Всеслав! – прервала с ужасом девушка. – Да простит господь бог твое прегрешение! Разве мы дикие звери?

– Итак, все, что я слышал об ужасных обрядах веры вашей, несправедливо? – вскричал Всеслав. – О, как облегчила ты мое сердце! Я могу любить тебя, не оскорбляя моей совести, могу назвать отца твоего моим отцом и благословлять вместе с ним имя Владимира!

– Как, – вскричала с радостью Надежда, – ты хочешь назвать батюшку отцом своим? Так ты желаешь сделаться христианином?

– Христианином?.. – повторил с невольным содроганием Всеслав.

– А как же? Все христиане называют его отцом своим. Ведь батюшка мой, – прибавила она вполголоса, – иерей.

– Иерей?

– Да, да! Он рукоположен в Византии, и если ты хочешь назвать его отцом, то должен сделаться христианином.

– Нет, Надежда, я не хочу тебя обманывать, – сказал Всеслав, – если все неправда, что рассказывали мне о христианах, то и тогда я не могу быть твоим единоверцем! Сколько раз я слышал от Рохдая, Светорада, от мудрого Добрыни, от всех витязей княжеских, что вера христианская не может быть верою храбрых воинов; что Ольгу, как слабую жену, могли обольстить в Византии, но что сын ее, неустрашимый Святослав, ненавидел христиан, а внук, наш Владимир великий князь, презирает их.

– Итак, ты хочешь остаться язычником? – сказала печально девушка.

– Да знаю ли я сам, чего хочу! – вскричал с горестью Всеслав. – Мне противно служение богам нашим, я горю желанием узнать истинного бога, но чему должен я верить?.. Когда в первый раз я увидел тебя на могиле твоей матери… ты молилась, Надежда… Тогда, о, тогда как будто бы густое облако спало с очей моих! «Вот она!» – раздался в душе моей тайный, могучий голос. «Вот та, о которой тосковало твое земное сердце! Молись вместе с нею, и ты узнаешь того, о ком тоскует бессмертная душа твоя!» Но ты скрылась от глаз моих, и вместе с тобою исчезло все; тот же непроницаемый мрак охватил снова и обдал хладом мою душу. Ах, я походил на горького слепца, который прозрел на одно мгновение, увидел свои родные поля, усеянные цветами; взглянул на широкий Днепр, на ясное солнышко, на всю красу и славу поднебесную – и снова погрузился в вечный мрак. Сегодня ты не убегала меня, твой ласковый взгляд, твои приветливые речи – все, даже твое имя, наполнило мою душу каким-то радостным ожиданием. «Она просветит мой разум, – думал я. – Ее бог будет моим богом…» Но ты христианка, – прибавил Всеслав, покачав печально головою, – ты служишь богу, коему поклоняются коварные византийцы… Нет, нет! Рохдай говорит правду: не пристало честным и храбрым витязям перенимать закон и обычаи иноземных торгашей. Да, Надежда, не может статься, чтоб вера, которой вас учили эти хитрые, женоподобные греки, была истинною верою.

– Ах, Всеслав, Всеслав! – сказала Надежда. – Душа твоя жаждет постигнуть славу господа нашего, но тебя смущает враг божий. Я простая, неразумная девушка: не мне состязаться с тобою о законе нашем; я умею только любить и верить. Вот если бы ты побеседовал с отцом моим…

– Да, Надежда, я желаю узнать твоего родителя, и если он захочет назвать меня своим сыном…

– Чу! Что это такое? – прервала девушка. – Не зверь ли какой?

В близком расстоянии послышался необычайный шорох; какой-то гул раздался по лесу; с треском ломались сучья, и мелкий лес, раздаваясь направо и налево, заколебался, как в сильную бурю.

– Не бойся, Надежда: мой меч со мною! – сказал Всеслав, вынимая его из ножен.

– Посмотри, посмотри! – шепнула девушка, указывая на опушку леса.

С левой стороны, шагах в двадцати от них, показался из-за кустов огромной величины медведь; наклонив к земле свою косматую голову, он стонал жалобным голосом, ревел и старался вырвать лапами длинную стрелу, которою пробита была его шея. Всеслав, обнажив меч, бросился к нему навстречу; но зверь, не дожидаясь его, побежал вкось через поляну и скрылся в противоположном лесу.

– Надежда!.. Надежда! – раздался в то же время с правой стороны громкий голос.

– Это отец мой! – вскричала с ужасом девушка. – Ах, Всеслав, беги, спеши к нему на помощь!

Но прежде чем Всеслав добежал до опушки леса, седой старик, весьма просто одетый, вышел на поляну. Надежда кинулась к нему на шею.

– Слава богу, – вскричала она, – ты не повстречался с медведем! Ах, как я испугалась!