Аскольдова могила

– А ты на чем стоишь, дурацкое чучело? Чтоб чужого вина хлебнуть да песенку спеть!

– Вестимо, батюшка.

– Так что ж ты молчишь? Затяни, да смотри – повеселее!

– Э, братец, – вскричал Якун, – знаешь ли что? Мне помнится, ты певал препотешную песенку про одного старого срамца, которого молодые ребята называли услужливым, а отцы и матери вчастую поколачивали.

– Да, да, – вскричал Стемид, – спой нам эту песню, а Вышата подтянет: говорят, у него голос презвонкий.

Ключник понаморщился.

– Неправда, – сказал он, – у меня вовсе нет голоса.

– Что ты, дедушка! – продолжал насмешник Стемид. – А помнишь, как близ села Предиславина ты попался в передел к молодым горожанам да как они приняли тебя в две дубины, так ты поднял такой рев, что за Днепром было слышно.

– Полно, Стемидушка! Ну кто твоим сказкам поверит? Ведь уж все знают, что коли ты примешься лгать, так с тобой и грек не схватывайся.

– Ну вот еще, запирайся! Да тебя и выручал-то Фрелаф. Эй, Фрелаф, ведь, кажется, при тебе в прошлом лете попотчевали Вышату дубьем?.. Ну помнишь, близ леса Предиславина, на Лыбеди?

– Неправда, – сказал варяг, – ты лжешь: я ничего не помню!

– Ой ли? Ну, брат, коротка же у тебя память! Кажись, как бы забыть: ведь и тебе вместе с ним порядком досталось.

– Что, что? – закричал варяг. – Не верьте, братцы, этому пострелу! Не правда, одного Вышату поколотили, а я и меча из ножен не вынимал!

Все гости засмеялись.

– Эх, Фрелафушка, – сказал ключник, стараясь скрыть свою досаду, – поменьше бы тебе пить: не знаешь сам, что говоришь.

– Да полноте, ребята! – прервал Простен. – Кто старое вспомянет, тому глаз вон. Ну-ка, Торопушка, спой нам что-нибудь в честь Услада, так и мы тебе подтянем.

– Да уж не поздно ли, господа честные? – сказал Тороп, почесывая в голове. – Мне еще надо сегодня побывать на месте Угорском – не близко отсюда. Если я и теперь пойду, – продолжал он, поглядев на Всеслава, – так вряд ли добреду туда к полуночи.

– Вот еще что вздумал! – вскричал Остромир. – Благо мы тебя заманили, а отсюда уж не выпустим.

– Да, да, – подхватил Простен, – оставайся с нами! Вина и меду пей сколько хочешь, а потешишь нас вдоволь, так мы тебе ногаты[99] по две или по три с брата дадим. – Что делать, молодцы, – видно, быть по-вашему: не пойду сегодня! А если кому надо идти безотменно такую аль так мешкать нечего: поздненько становится.

– Куда ты, Всеслав? – спросил Стемид своего приятеля который встал из-за стола.

– Мне что-то нездоровится.

– И подлинно: смотри, как ты побледнел; да и глаза-то у тебя вовсе не людские. Ступай, добро! В полночь я отправлюсь за тебя на стражу.

Всеслав вышел вон из терема.

– Что он, прихварывает, что ль? – спросил Вышата стремянного. – Или ему скучно в нашей беседе?

– Нет, он в самом деле что-то захилел.

– Так он пошел домой?

– А то куда же?

– Что ж он поворотил направо? – продолжал Вышата, смотря в окно. – Ведь ему надо идти налево: направо-то дорога к Днепру.

– Видно, хочет прогуляться.

– Поздненько же он гуляет! – заметил с лукавою усмешкою Вышата. – Прощайте-ка, ребятушки! – продолжал он, вставая. – Пора и мне, старику, на боковую.

– Ступай, дедушка! – закричал Фрелаф. – Да пришли нам еще медку из княжеского погреба. Что скупиться-то, ведь не твое добро!

– Хорошо, хорошо! – сказал ключник, торопясь выйти из терема.

III

В обыкновенный день давно бы уже все жители киевские покоились глубоким сном и один однообразный крик ночных сторожей прерывал бы общее молчание, но в праздник Услада во многих домах почти всю ночь проводили в забавах и пировании; и когда Всеслав вышел на улицу, то в редком доме не светился еще огонек – везде раздавались песни и радостные восклицания, а в тереме, где веселились его товарищи, загремел нескладный хор в честь Услада и веселый припев:

Чтоб целый год прожить без горя,
Станем пить в Усладов день

повторялся двадцатью различными голосами. В числе их легко можно было отличить охриплый бас Фрелафа, который, желая доказать, что он владеет еще языком, ревел и вопил изо всей мочи.