Аскольдова невеста

Из другой клети показался Радим, ведущий Ольгицу, тоже укрытую паволокой. По такому торжественному случаю на нее надели столько серебряных и бронзовых украшений, служащих также оберегами, что она еле шла и каждый ее шажок сопровождался оглушительным звоном. Не так чтобы она чувствовала себя счастливой в день своей свадьбы, но утешало ее хотя бы то, что она исполняет волю покойного отца и соединяет свою судьбу с тем, кого он для нее выбрал еще пять лет назад.

Обе пары двинулись к воротам; женщины усердно мели дорогу перед ними, разгоняя все дурное, а мужчины шли по бокам и следом, изо всех сил громыхая железом, стуча деревянными колотушками и палками по щитам и котлам, стараясь производить как можно больше шума. Неудивительно, что у невест, не помнящих себя от волнения, ничего не видящих под паволоками, ступающих среди грохота в неудобном тяжелом наряде, подгибались ноги и шествие двигалось еле-еле.

За воротами гудела целая толпа. Здесь были дружины смолян, кривичей, радимичей, местные жители, собравшиеся чуть ли не за три дня пути поглядеть на диво: новый князь Станислав женится на бывшей Огнедеве, которая теперь Заряла. Пришли и волхвы с Вечевого Поля, с посохами, кнутами и факелами в руках, чтобы очистить дорогу от всякого зла, пришли волоковщики, торговцы из Свинеческа и проезжающие гости, случайно оказавшиеся здесь в это время. Велем мельком увидел старого знакомого — Синельва, уже красного от пива и веселого. Все это гудело, орало, лезло на плечи друг другу, чтобы увидеть побольше, и дорогу вниз от ворот пришлось расчищать не только вениками от порчи, но и древками копий и щитами — от чересчур настырных гостей.

Направлялись к Перунову дубу, растущему чуть поодаль, на пригорке. Здесь их уже ждали Веледар и Макошина жрица Богуслава. Для свадьбы оба они надели самые торжественные наряды, головы их венчали позолоченные рога, одежды сияли красной обережной вышивкой. У Веледара был в руках огромный турий рог, окованный позолоченным серебром, — священный, хранившийся в Велесовом святилище и используемый для самых важных торжеств. Богуслава держала на длинном вышитом рушнике свадебный каравай, где внутри была запечена целая жареная курица, — такой огромный и тяжелый, что две молодые жрицы поддерживали по краям доску, на которой он лежал.

Станила с невестой встали на колени на медведину, раскинутую на траве под дубом. Веледар поднял рог, полный пива, и трижды описал им круг по солнцу возле склоненных голов жениха и невесты, приговаривая:

Уж ты гой еси, добрый молодец,
Добрый молодец, честный родович,
Внук Дажьбожий, Станислав Велебранович!
Вот тебе жена — от Рода дана,
Внучка Дажьбожия, Заряла,
Люби ее, не обижай, в обиду не давай!

Он обрызгал молодых пивом из рога и отошел, его место заняла Богуслава и тоже трижды благословила жениха и невесту караваем, который с усилием держали три женщины, будто Макошь и Рожаницы.

Сварог-батюшка!
Лада-матушка!
Велес-сватьюшка!
Макошь-бабушка!
Да будет святая воля ваша
На житье-бытье внуков Дажьбожьих
Станислава и Зарялы,
На детей их, на приплод, на богатство,
На доброе здоровье!
Во славу родов наших,
На славу земли родной!

— Гой! — кричали все собравшиеся вслед за ней.

Веледар взял за руку Станилу, Богуслава — Зарялу, и повели их вокруг дуба, следуя по солнцу — один круг, второй, третий. Волхвы окропляли их водой со священных трав, женщины осыпали хмелем и зерном из ковшей, а народ вопил:

— Житом — чтобы жить хорошо! Хмелем — чтобы жить весело!

— А что это мы все на паволоку смотрим? — закричал воевода Жданец. — Мы на невесту пришли смотреть! А ну, княже, покажи нам княгиню нашу!

Под ликующие вопли народа Станила нетерпеливыми руками поднял паволоку. На него глянула Заряла, раскрасневшаяся, как настоящая заря, с блестящими глазами, дрожащая от волнения. Теперь она принадлежала ему. Станила жадно схватил ее пылающее лицо в ладони и припал к губам долгим поцелуем. Люди вокруг кричали и от радости кидали вверх шапки, а он все не мог оторваться, обнимал ее, скользил руками по телу, стараясь нащупать под множеством рубашек самую желанную для него женщину. Казалось, ему ничто не помешает осуществить свои новые права на нее прямо сейчас и присутствие орущей толпы ничуть не убавит его пыла.

— Княже… оставь. — Заряла, задыхаясь, еле вырвалась, упираясь руками ему в грудь. — Задушил совсем… дай вздохнуть…

— Хороша ли моя княгиня? — Станила повернулся к людям, снова взяв ее за руку.

— Хороша! Ох, хороша! — вопили все вокруг.