Аскольдова невеста

Далее братина пошла по кругу и каждый из мужчин отпивал глоток, передавая дальше. Отроки стали разносить хлеб и жареных уток, гусей, оленину, запеченную рыбу, сало, репу, кислую капусту в долбленых корытцах, откуда брали горстями кто сколько хотел. Еда была по-походному простая, зато обильная, и приглашенные остались довольны.

После битвы пятилетней давности между Громолюдом и родичами убитого князя Велебрана был заключен мир, поэтому теперь Станила мог сесть с ним за общую трапезу, тем более что они состояли в отдаленном родстве. Но это не значит, что им было нечего делить. И по неприступному виду Станилы было видно, что он ничего не забыл и приехал сюда вовсе не для того, чтобы пить Громолюдов мед. Бронь, как и вчера, он на пир не надел, но вместо нарядных одежд на нем была все та же накидка из бурой медведины, с которой он, видимо, не расставался. Если бы Дивляна могла его разглядеть, то нашла бы, что до приобретения шрама через все лицо он был довольно хорош собой; не так чтобы красавец, но черты лица у него были правильные, а выражение смышленое. Вот именно что — были. Теперь огромный шрам привлекал внимание, не давая рассмотреть все остальное, а лицо хранило замкнутое и настороженное выражение. Лет ему было двадцать с небольшим, но выглядел он на все тридцать. И все замечали, что он то и дело поглядывает на Огнедеву. Видеть можно было только неясную фигуру под покрывалом, иногда край черевика, продернутого бронзовой проволокой, один раз мелькнула рука с несколькими золотыми перстнями… И, хотя смотреть было почти не на что, князь Станила не отводил глаз. Еще по пути сюда он немало слышал об Огнедеве, приехавшей с полуночной стороны и сотворившей по пути немало чудес, и вот ему довелось с ней повстречаться. Он уже знал, что она одолела «молодую Марену», которую он посылал к сторонней голяди и которая вернулась злее медведицы и с раной на плече, и сам мог убедиться, насколько велика сила Огнедевы.

Когда братина два раза обошла полный круг и гости утолили первый голод, князь Громолюд решил, что пришло время для разговора.

— Рад я видеть тебя, Станислав Велебранович, на пиру моем, под кровом моим. У огня моего, преломляющим со мной хлеб и пьющим из братины моей! — начал он. — Так и положено меж нами, ибо одного прадеда мы с тобой правнуки: отец мой, Удача Беривоевич, родился от Вселады Брячимеровны, а сын у Брячимера был Гремиволод-князь, отец Велебрана, твой дед. Братья мы с тобою, Станиславе, и, как братьям, в дружбе и ладу нам жить надлежит. Ты мне, как старшему в роду, дары подносил, я тебя отцовской любовью дарил, да, видно, в досаду то злыдням показалось, корнями нас обвели.[22] Слышал я, будто ты дочь мою, за Радимера Забериславича сговоренную, хочешь женой себе взять, а земли мои захватить и племя мое подчинить, данью обложить. Не может быть такого, говорю, не пойдет брат мой меньший против брата старшего, не нарушит родовой закон. Для того и позвал тебя, чтобы снова мы перед богами в дружбе поклялись и наветы отвергли.

— В дружбе хотел клясться, а полки собрал? — насмешливо ответил Станила. Он не собирался уклоняться от разговора или скрывать свои намерения. Наоборот, в присутствии Огнедевы в нем заиграла гордая удаль, захотелось себя показать. — Не солгали тебе люди. Что же ты: братом меня зовешь, а хочешь с брата дань собирать? Это разве по родовому закону? Родовой закон только старшему роду дозволяет дары принимать за разделение требы, а родовичи один другому дары подносят только взаимные.

— Как младший старшему…

— Какой же я тебе младший, коли мы оба от деда Брячимера на равное число колен отстоим?

— Но годами… — Громолюд даже растерялся, видя, что Станила, почти годящийся ему в сыновья, не признает этого очевидного обстоятельства. За прошедшие пять лет щенок вырос, заматерел, обнаглел и теперь скалил зубы по-волчьи.

— Годами молод, да умом стар! — рассмеялся тот, и при его рассеченном шрамом, будто половинчатом лице смех производил такое жуткое впечатление, что у гостей мороз по коже побежал. — Кто богам угоден, тот и старше. А мне боги открыли, что угоден я им и что суждено мне править и кривичами, и березничами, и лупоглавами, и смолянами, и иными племенами. Против богов идти я не смею. Хотел я волю их миром исполнить: взять женой дочь твою, чтобы после тебя с нею земли смолянские получить. А коли не хочешь так, то я на копье возьму. Сам решай: или согласись дочь мне отдать, докончание скрепить и тогда мирно век свой проживешь смолянским князем, или умрешь сейчас же, ибо идущий против воли богов на свете не заживется!

— А меня ты не рано ли похоронил? — От возмущения молодой князь Ольгимонт даже забыл, что ему не годится говорить раньше старших, и вскочил. — У моего отца есть наследник, и без тебя обойдемся!