Аскольдова невеста

— Не тревожьтесь, люди! — утешал их Радим. — Князь Станислав пришел не за тем, чтобы подчинить себе волости Сожа. Он хочет всего лишь поднести дары Рожаницам и поклониться Огнедеве.

Велем думал про себя, что он на месте Радима не был бы так уверен. Ведь Станила явно не из тех, кто удовлетворится достигнутым, и присутствие Огнедевы, которую он уже почти считал своей добычей, на земле радимичей могло лишь дать ему повод для новых завоеваний.

Ни Радим, ни ладожане не удивились появлению Станилы. Наоборот, они бы удивились, если бы он так и не показался здесь, возле той, которую гнал, будто волк олениху через лесную чащу.

Они ждали перед воротами, на тропе и на склоне холма — снизу местные старейшины со своими родичами, потом Радим и Велем с ближней дружиной, а вблизи ворот — жрицы. Велем хмурил брови, стараясь придать себе суровый вид, но на самом деле чувствовал скорее досаду. Все уже было решено, однако Станиле незачем об этом знать. Отдать ему Красу было единственным способом выпутаться из той сети, которую они сами сплели. Не ждать же, пока здесь соберутся князья и обман раскроется! Пусть Станила увозит свою добычу и даст ладожанам возможность уехать вслед за настоящей Огнедевой. Но уступить слишком быстро — дать ему повод заподозрить неладное, поэтому Велем намеревался упираться до последнего.

И ему не приходилось слишком притворяться недовольным. При мысли о том, что Красу надо отдать этому дивьему мужику, все внутри переворачивалось от негодования, в том числе и на самого себя. Теперь он жалел, что не замечал призывных взглядов девушки раньше. Но поздно — тот случай на поляне, в первый день праздника, стал для них первым и последним проблеском счастья. Велем как мог убеждал себя, что все равно ничего бы не вышло: его жена не потерпела бы в доме Красу, а родичи не позволили бы причинить обиду молодой жене. Девушку так или иначе пришлось бы выдать замуж, и лучше подальше от Ладоги, чтобы не смущать ее и себя. А где он нашел бы ей жениха завиднее, чем молодой князь смолян и кривичей? Да она, дочь валгородского ловца, и мечтать не могла о таком браке, почетном даже для Дивляны или Ольгицы, княжьей дочери. Выходило, что все складывается наилучшим образом, но на душе у Велема было гадко и досадно, и он почти с ненавистью смотрел на приближающегося Станилу, который был в его глазах виновником всех этих сложностей.

Правда, если бы не Станила, он не стал бы искать девушку, похожую на Дивляну, и не встретил бы Красу, и она пропала бы там, на Добшином займище… Все было правильно, но доводы не действовали, и Велем больше всего хотел своими руками придушить «синца темнообразного», отнимавшего у него женщину, которую он, Велем, считал своей и имел на это все права.

А Станила сейчас старался держаться, как подобает князю. Вместо лохматой медведины на нем была нарядная красная верхница с вышивкой и желтыми полосками шелка, золотая княжья гривна на шее, меч у пояса и золоченый топорик в руке, почему-то голядская шапка, отороченная с трех сторон соболем и с позолоченными свитенями и бляшками спереди. Даже, несмотря на шрам, теперь он уже не был похож на лешего, а старейшин и жриц приветствовал самым учтивым образом.

Сопровождали его кривичские нарочитые мужи, воевода Жданец, а также Безвида и Незвана. При виде этих двух женщин Велем сразу вспомнил, что Дивляна уже сталкивалась с одной из них, что они помнят ее в лицо и знают ее силу. И сердце ухнуло куда-то вниз, в животе похолодело от страха. Конечно, Краса под паволокой по внешнему виду ничем не отличается от Дивляны под той же паволокой. Но волхвы видят больше. И то, что в Красе нет силы истинной Огнедевы, Безвида сразу поймет, как поняла старая слепая Даргала, едва прикоснувшись к ее руке. Но, в отличие от Даргалы, Безвиду молчать не уговоришь. Селяня, поймав его взгляд, многозначительно качнул в руке топорик Жиргаса и опустил уголки губ: дескать, маловато Дивляна Незване врезала в тот раз возле крады…

Зато Станила, увидев на тропе среди мужчин Велема, почти просиял. Он убедился, что ладожский посол здесь, а значит, и его сестра поблизости.

— Не ждали мы тебя увидеть, Станислав Велебранович! — сказал Велем после приветствия, и язвительность в голосе ему подделывать не пришлось. В его глазах Станила видел скрываемую острую тревогу, недовольство и враждебность, объяснение которым находил без труда. — Только ты княжий топорик принял, а уже землю свою покинул, в такой дальний путь пустился. Не боишься, что люди без тебя заскучают?