Асмодей (СИ)

— О, поверь, он понимает! И делает это сознательно. Его не тревожит война с небесами, ведь он свято верит в то, что запечатанные магией Тьмы порталы смогут уберечь его от небесных гостей. Он мечтает о закрытом царстве, которое не сможет покинуть ни один из его приспешников, о захвате Чистилища, а Земля… она его ни капли не волнует, впрочем, как и скорбная участь тех, кто в глупости своей мечтает обрести там новую жизнь. Мир смертных неприкосновенен — это непреложный закон. Ни мы, ни ангелы не имеем права там задерживаться. Пока что мы можем только воевать, а восстанавливать руины начнем после.

— Если, конечно, для нас будет «после», — хмыкнул Асмодей.

— Сомнение — удел человека, — презрительно заметил Люцифер, пристально глядя на сидящего подле него рыцаря, будто пытаясь разглядеть его потаенные мысли.

— Удел мыслящего существа, мессир. Когда мы перестаем сомневаться, уверенность начинает нас ослеплять. Ни это ли произошло с тем, кого мы сейчас пытаемся низвергнуть?

Люцифер промолчал, скривившись в улыбке. Изувеченный уголок его рта свела судорога, но он не обращал не нее внимания, погрузившись в те же мысли, что не так давно терзали Вельзевула. Вопреки собственной природе Асмодей и Аврора не только смогли найти общий язык, но и изменить друг друга. Он сделал ее смелее, увереннее, против воли позволив расцвести затаенным внутри нее достоинствам, она же смягчила его нрав, не дав горячности взять верх над здравым смыслом. Привыкший видеть во всем высшую цель, Люцифер не мог поверить в случайность этого запретного союза.

— Уничтожить зло невозможно, его можно покорить любовью, — неожиданно для самого себя прошептал он. И эта мысль стала для него настоящим откровением. Вот она — суть божественного замысла. Вот она надежда и путь к спасению, посланная Создателем. Но разве это возможно после стольких веков? И нужно ли?

— Простите, мессир… — протянул Азазель, не понимая этой брошенной невзначай фразы.

— Они прощупывают почву, — прошипел он, поднимаясь на ноги, — но я не позволю им совать нос в дела моего царства. Ад принадлежит мне… мне! И я не отдам его.

— Владыка, мы не совсем понимаем… — начал Асмодей, но Люцифер воззрился на него, как безумный.

— Я никогда, слышишь, никогда, — он вцепился в его руку, обжигая кожу своими прикосновениями, — не позволю небесам вмешиваться в мои дела. После стольких веков мне не нужно их прощение, брошенное в Ад, будто подачка. И тебе оно не нужно! И ему! — он указал на ничего непонимающего Азазеля, который в очередной раз убедился в том, что когда речь заходила о небесах, о Господе, о его милосердии, в душе рассудительного Люцифера вспыхивала безумная гордыня и почти детская обида на Отца, заставляя последнего заходиться в неконтролируемой злобе.

— Мессир…

— Нет, — простирая руки к небесам, прокричал он, — слышишь меня, Отец, этого не будет никогда! — а после разразился безумным смехом.

— Тише, нас могут услышать, — практически затыкая ему рот, прошипел Асмодей, повалив Люцифера на землю.

— Пусть слышат и знают, что не позволю этому свершиться! — он ухватил князя блуда за подбородок. — Никогда! Нам не нужно их милосердие!

Хотя их и отделяло от основного каравана добрая сотня метров, и закрывала небольшая возвышенность, через которую переваливалась дорога, их голоса были услышаны. Да только предпринять предатели ничего не успели, поскольку сильный ментальный удар пришелся в самое сердце их лагеря, породив панику. Кто-то из сильных магов Вельзевула решил таким банальным образом уничтожить «помилованных» одним ударом, и уже среди горы трупов отыскать желаемое. Однако, если верить ушам, это у них не получилось в должной мере, ибо звуки боя на холодном оружии очень сложно с чем-то спутать. По правде, злополучной троице сейчас бы стоило уйти, скрыться за дальними скалами, обойдя лагерь широким кругом, но любопытство пересилило осторожность. Украдкой они поднялись на вершину холма, забыв о только что произошедшем споре, наблюдая за местом битвы, расстелившимся у подножия.

Несмотря на уполовиненный ментальным ударом состав, войска помилованных предателей ещё держались, хотя наседающих на них воинов было вдвое больше.

— Знамена Левиафана, — прошептал Азазель, прижимаясь к земле, чтобы его не заметили.