Асорин. Избранные произведения

Юсте скончался, падре Ласальде перевели в коллегию в Хетафе, Хустина ушла в монастырь. И Асорин, погруженный в печальные размышления, сидит один в своей комнате, то беря в руки книгу, то откладывая. Из ума у него не идет воспоминание о Хустине, она стоит перед его глазами, он видит ее бледное лицо, большие глаза, черный плащ, развевающийся при ходьбе. И слышит ее волнующий, нежный, почти беззвучный голос. В таком скорбном оцепенении Асорин сидит долгие часы или бродит по уэрте — одинокий, удрученный, похожий на романтического чудака.

Время от времени по утрам, возвращаясь с обедни, является Илуминада — крепкая, сильная, властная, здоровая. И в доме слышится ее смех, она ходит по комнатам, там что-то переставит, здесь поболтает с прислугой, жизнерадостно подчиняя всех своей непререкаемой воле. Асорину приятно видеть ее. Илуминада — это свободная стихия Природы, вроде струящейся и журчащей воды, вроде воздуха. Рядом с нею Асорин чувствует себя беспомощным и думает, что не смог бы противиться ее желаниям, что у него не хватило бы энергии сдержать или хотя бы нейтрализовать ее энергию. «А в конце-то концов, что за беда! — думает Асорин. — В конце-то концов если у меня нет воли, значит, ее воля, которая потянет меня на буксире, окажет мне этим огромную услугу, будет жить половину моей жизни, то есть поможет мне жить… В мире есть люди, которым назначено жить половину, третью часть, четвертую часть жизни; и есть, напротив, другие, которым назначено прожить две, четыре, восемь жизней… Наполеон, верно, прожил их сорок, пятьдесят, сто… Ну и понятно, что излишек жизни, который им достается, то есть то, что превышает одну жизнь, „законную“ долю, они берут из того, чего не доживают люди, живущие меньше, чем одну жизнь… Вот я один из таких, я живу в полжизни, и, возможно, что Илуминада живет в полторы жизни, то есть одну свою и половину, причитающуюся мне… Этим я объясняю влияние, которое она на меня оказывает. И если бы я на ней женился, психологическое единство было бы полное — я продолжал бы жить в полжизни, как до сих пор, а она продолжала бы оказывать мне огромную милость, величайшую из возможных, — помогала бы мне жить, жила бы за меня».

Асорин улыбается. А в прихожей Илуминада, здоровая, уверенная, властная, пышущая жизнью, шумит, спорит, приказывает, жизнерадостно подчиняет всех своей непререкаемой воле.

XXVIII

В одиннадцать часов сестра трапезница звонит в серебряный колокольчик. И в длинной галерее появляются монахини. Одна за другой заходят они в трапезную. Трапезная — просторная зала с белыми стенами. На длинных столах для каждой монахини лежат две салфетки — одна развернутая, другая сложенная, — деревянная ложка и белая кружка талаверского фаянса. Между каждыми двумя приборами — керамическая уксусница и фаянсовая тарелочка для костей.

Стоя на коленях, монахини читают «De profundis»[38]. Затем поднимаются и, чинно засунув руки в рукава, стоят, пока дежурная в эту неделю чтица благословляет пищу. Аббатиса усаживается, вслед за нею, в порядке старшинства, садятся остальные монахини. Нынче суббота. Аббатиса легко ударяет по столу ножом. Входят послушницы. Каждая с назначенной ей епитимьей: у одних завязан рот, у других на глазах повязка из соломы, у третьих висит на шее большой кирпич. Все они опускаются в трапезной на колени, и старшая произносит: «Благослови, мать аббатиса». Аббатиса, благословив, приказывает: «Говори». И послушница начинает: «Признаемся в грехах наших Господу Богу нашему и Пресвятой Марии как главной нашей настоятельнице, а также вашему преподобию и всей святой общине, во многих провинах наших и нарушениях устава и благонравия, коему нас обучают, и особенно в лености и неохоте вставать к заутрене, причине сей епитимьи; почему и молим мы прощения у Господа Бога нашего и у вашего преподобия». Аббатиса мягко их журит и отпускает: «Ступайте с Богом и снимите с себя епитимью». Послушницы целуют ей ноги со словами: «Да будет так ради любви к Господу» — и выходят из трапезной. Затем, сняв повязки и кирпичи, возвращаются.

Помощница аббатисы начинает чтение. И по знаку аббатисы сестры, перекрестив салфетку, усаживаются за стол. Появляется повариха, неся большой поднос с мисками, она ставит перед каждой монахиней ее миску. Монахини принимаются за еду. Время от времени раздается легкий стук по столу, тогда сестра трапезница проворно подает требуемое.

После окончания трапезы четыре послушницы собирают посуду и опорожняют в большие корзины тарелочки с отбросами. Затем аббатиса делает знак, чтение прекращается. Помощница запевает: «Tu aulem Domine miserere nobis»[39]. Монахини отвечают: «Deo gratias»[40]. И, поднявшись и поцеловав стол, выходят.

Из трапезной монахини идут в сад. Сад старый, одичавший. В центре, окруженный гигантскими кипарисами, журчит фонтан в большой мраморной чаше. На фоне буйной зелени движущиеся туда-сюда белые ряски похожи на огромных мотыльков. Над густыми кронами сияет лазурное небо.