Тот явственно воспрянул духом и спросил:
— Толковище в лодочном сарае будет?
— Там, — подтвердил Бажен и резким движением пальцев сломал куриную кость. — Смотри, Лука, я за вас вписался. Если насвистели и сами виноваты, три шкуры спущу, чтобы другим неповадно было!
От нескрываемой угрозы в голосе главаря стало не по себе, на миг я даже пожалел, что поддался на уговоры Луки, но сразу вспомнил недавний поцелуй и укорил себя за мимолётную слабость.
Ерунда! Выгребу!
Глава 11
3–6
Лодочный сарай был длинным, просторным и тёмным, мрак в нём едва-едва разгоняли закреплённые на стенах лампы. За масло для них распоряжавшийся тут древний старикан брал отдельную и отнюдь не самую маленькую плату. Обычно здесь проводились кулачные, петушиные и собачьи бои, а ещё устраивали толковища те жулики, коим было не по чину встречаться на пустырях.
Мы зашли через одну дверь, Истома с присными попал внутрь через другую, в противоположном конце строения. Покровитель босяков из Угольного тупичка был выше и стройнее Бажена, сложением он напоминал самую малость растерявшего форму акробата, а вот одевался как какой-нибудь купчик или чинуша. Заявился на толковище в надраенных яловых сапогах, прямых штанах и неброском синем сюртуке, разве что на шею повязал слишком уж цветастый платок.
Истома первым вышел в центр сарая, сдвинул тростью на затылок цилиндр с низкой тульей и с показным радушием раскинул руки.
— Бажен! Сколько лет, сколько зим!
Наш старший сплюнул под ноги и, сделав жест Луке следовать за ним, решительно двинулся вперёд.
— Да на той неделе только у Барона виделись, — проворчал он и остановился, скрестив на груди руки.
Мне доводилось слышать, будто эта парочка босяками бегала в одной шайке, а потом их пути-дорожки разошлись, оба выбились в люди и оба имели друг на друга зуб. Только-только замирились, а тут мы. Нехорошо.
К Истоме присоединился парень в кожаной жилетке, плечистый и лобастый. Я узнал Добрана — старшего у босяков Угольного тупичка. Лука его и в грош не ставил, мне оставалось лишь на это мнение положиться, поскольку сам с ним почти не пересекался. Отирались тупичковые всё больше у складов.
Для начала Истома и Бажен потрепались о всякой ерунде, но затягивать разговор не стали и вскоре перешли к делу. Добран обвинил Гнилой дом в избиении его босяков, Лука поднял эту историю на смех. Поругаться им не дали, до расспросов дело тоже не дошло, моё участие потребовалось лишь раз.
— Скажи, Серый! — обратился ко мне Лука.
— Так и было! — подтвердил я.
Ну а Жучок поклялся, что всё было совсем даже наоборот, этим всё и ограничилось. Во лжи никого не уличили, о примирении речи тоже не зашло, а стычка была слишком незначительным поводом для серьёзной свары. Просить рассудить нас Барона никому и в голову не пришло.
— Пусть на кулачках разберутся! — предложил Бажен. — Один чёрт, теперь уже не понять, кто прав, а кто виноват!
— И кто драться будет? — уточнил Истома.
— Кто нашкодил, тот и будет, — с невозмутимым видом выдал Бажен. — У меня… — Он оглянулся. — Серый. А твоего вроде Дружком кличут?
Истома приподнял в улыбке губы и поправил:
— Жучком. — Он уже протянул было руку, но сразу выставил встречное условие: — Проигравший платит червонец. И чтоб всё было по-честному, пусть Лех судит. Он так и так здесь каждый седмень кулачные бои проводит, чай, не откажет.
Бажен рассмеялся.
— Идёт!
И они ударили по рукам, а я тяжело вздохнул.
Драться я умел, но не любил. Предпочёл бы краями разойтись.
Рыжуля с этим дурачком уже поквиталась, в следующий раз и без дополнительной трёпки будет язык за зубами держать. А что начищу ему рожу, лично я нисколько не сомневался. Жучок — рыхлый.
А вот Лука оказался решением старших откровенно недоволен.
— Бажен с меня за беспокойство целковый сшиб, — пояснил он на обратном пути причину своего дурного настроения, — но дело даже не в этом. Просто Жучок — не боец, так на кой чёрт Истома ставки повысил?
Я покачал головой.
— Он их не повысил, он их червонцем ограничил. Думаешь, Бажен не предложил бы проигравшего нагрузить?
Лука досадливо поморщился.
— Может быть, может быть… — Он вздохнул. — Ты осторожней пока. Как бы тебя отметелить не попытались.
— Против правил же!
— Отопрутся!
Я кивнул:
— Ладно, поберегусь.
Седмень — послезавтра. Всего ничего осталось. Уж продержусь как-нибудь.
Следующим утром я вновь встал ни свет ни заря. Специально напился с вечера воды, чтобы уж точно не проспать, потому как в Гнилой дом мы вернулись далеко за полночь, а на боковую отправились и того позже. Выбравшись из гамака, я немного постоял, прислушиваясь к своим ощущениям, но ничего необычного не уловил. Даже ногу не ломило. Хотелось облегчиться, и только.
Тогда я спустился с чердака и тихонько, дабы не перебудить мелюзгу, дошёл до заваленного снедью стола. Там выбрал из объедков три ненадкушенных пирожка, с ними и отправился на выход. Уличный воздух, как и вчера, напитывала неприятная стылость, но сегодня она едва-едва ощущалась, не был бы настороже — ничего бы и не заметил вовсе.