Аспид

– Я знаю, что вы талантливая пианистка, – кивнул Харт, подхватывая наши бокалы и кивая в сторону комнаты. – Сыграйте что-нибудь, почему нет.

Я охнула, когда разглядела пианино. Это был роскошный винтажный инструмент из темной древесины. Я тронула клавиши – звук объемный и теплый. Верхние ноты – чистые, как кристалл. Басы – топкие и жирные, как густой шоколад. О, у этого создания был характер. Оно становилось то нежным и выразительным, как девочка на первом свидании, то мощным и яростным, как отверженная женщина.

Я уселась перед пианино на стул и разогрела пальцы: сначала прошлась ими по нижним октавам: комнату наполнила вибрация, торнадо звука, крещендо, мощь. Потом двинулась к верхним октавам, выхватывая из клавишного ряда легкие, невесомые аккорды. Легко, словно кормить с руки птиц.

Музыка начала проникать в мои вены, словно обезболивающее. Отступила тревога и боль, страх и грусть. Все, что я оставила позади, перестало меня волновать. Все, что ждало меня в туманном будущем, перестало холодить кровь. В музыке было спасение, в музыке был Бог. Меня унесло минут на двадцать: когда я закончила, стрелки на часах прошли треть круга. У музыкантов и наркоманов много общего: они легко теряются во времени. Я вдруг вспомнила, что не одна здесь, и оглянулась: Гэбриэл неподвижно стоял на том же самом месте, сжав два бокала, и смотрел на меня. Пристально. Словно я была голой.

Я медленно поднялась, подошла к нему, и он протянул мне бокал. Наши пальцы соприкоснулись.

– Ну как? – спросила я.

– Вы как будто забрали меня с собой на другую планету, – ответил он, по-прежнему разглядывая меня.

– Вам понравилось?

– Да, особенно последняя мелодия.

– Это пиано-кавер на песню «Бог – это женщина» Арианы Гранде. Слыхали ее?

– Да, – кивнул он.

– Я как-то услышала ее по радио и несколько дней трудилась над ее клавишной версией, почти не спала. В ней поется о ночи с мужчиной и о том, что женщина может дать ему такое наслаждение, что он поверит, будто Бог – это Она… На одной из домашних вечеринок я сыграла ее дома. Отцу очень понравилось, он сказал, что мелодия драматичная, сильная и чистая. Ему нравилось все, пока я не сказала, что это кавер на современную песню, которая называется «Бог – это женщина». Я не знаю, в курсе ли вы, Гэбриэл, но если вы хотите рассориться с порядочным христианином, то намекните ему, что, возможно, Бог – это женщина. Потому что мир христианства предельно, до крайности патриархален. В нем правят мужчины, а женщины считаются порочными по своей природе. Женщина – разврат, женщина – соблазн. Это она заговорила со Змеем и виновата в грехопадении. Она расплачивается за это, рожая в муках. Женщина не может быть священником. Когда у нее месячные, ей нельзя в храм. Она должна покрывать свою голову, входя в церковь, чтобы не выставлять наружу свою греховную природу. Женщина с распущенными волосами всегда считалась распутницей. Если она теряет девственность – она опорочена. Если показывает тело – бездуховна. Если она получает удовольствие от секса – она шлюха. Если бы не женщина, мы бы до сих пор жили в раю. Понимаете? Поэтому Бог может быть только мужчиной. Он – Отец, Он – Сын, Он – Дух. Он создал Адама по своему подобию, в то время как женщина – всего лишь поделка из его ребра… Отец уже не мог поставить меня на колени, как в детстве. Просто попросил уйти. При гостях. Я уже тогда снимала свою квартиру, и мне было куда идти, но осадок остался. Я все думаю, что было бы, если бы я сказала, что эту мелодию написал Клод Дебюсси в девятнадцатом веке и она называется «Воскрешение» или «Слезы Христа»…

И я рассмеялась, но смех вышел каким-то невеселым. Гэбриэл слушал меня очень внимательно, не перебивая.

– Что вы скажете, детектив? Что я слишком много вопросов задаю, а религию нужно просто принимать сердцем, а не умом?

– Я думаю, что если вопросы есть – то они возникли неспроста. А сердцу вообще доверять не стоит. Слишком… ненадежный орган. Склонный ошибаться.

– А вы не любите делать ошибки, – закончила я.

– Не люблю.

– Даже маленькие?

– Даже маленькие, – ответил он, изучая мое лицо.

Мы стояли так близко, что я могла бы обвить рукой его шею и мне не пришлось бы даже наклониться. Вино наконец ударило в голову: все стало так просто и легко. Казалось, что ни сделай – все будет правильно и не повлечет никаких последствий. Легкомысленная вседозволенность, слово за слово, шутка за шуткой, медленно уводящие в глубину его глаз…

Он был чертовски привлекателен. Вот так и выглядел бы грех, если бы ему придали человеческое обличье. И его ангельское имя – Гэбриэл – ужасно контрастировало с очертаниями его порочных губ, которых я страшно хотела коснуться своими губами.

– А что, если ошибка будет совсем маленькой? – спросила я тихо, придвигаясь ближе. – Крошечной.

– Она по-прежнему будет ошибкой, – будто бы с сожалением ответил Харт, глядя на мои губы и заправляя прядь волос мне за ухо. – Спокойной ночи, Кристи. Увидимся завтра.