Асса и другие произведения этого автора. Книга 2. Ничего, что я куру?

Когда б вы знали, из какого сора
Растут стихи, не ведая стыда…

После чего, ВМ медленно подняла ресницы и строго, с выражением, поглядела на Гогу. Гога смотрел на нее тоже строго и очень внимательно. Будто первый раз видел. Тогда ВМ повторила, уже значительно, глядя ему прямо в зрачки:

Когда б вы знали, из какого сора…

Тут совершенно неожиданно Гога с дикой силой ударил кулаком по столу, так что все на столе и в головах у нас зазвенело, и нечеловеческим голосом прокричал:

— Прекрати!..

— Нет, не прекращу, — хладнокровно и упрямо ответствовала актриса ВМ. — Когда б вы знали…

— Прекрати немедленно, — снова раненым вепрем проорал Гоra.

— Ни за что не прекращу, — еще более отстраненно продолжала ВМ. — Когда б вы знали, из какого сора, — повторила она и даже показала при этом на Гогу пальцем.

Через несколько секунд началась нечеловеческая драка. Причем, поймите меня правильно, драка не какая-нибудь убогая, безобразно-противная, а по-своему очень даже художественная, искусная, как будто хорошо поставленная профессионалом, с приемами каратэ, джиу-джитсу, с перекидыванием противника через бедро и на спину… Через пятнадцать минут все вокруг было виртуозно разнесено, на полу валялись осколки дорогих сервизов. Комаки, накрыв голову подушкой, сидела в углу, среди битого стекла, опасаясь, что в нее в конце концов все-таки попадут графином и тогда не ясно будет, как объяснить такое императору Хирохито и послу Японии в СССР. Квартира мгновенно была разгромлена в прах. Мы же спаслись чудом, успев выбежать на улицу, нас всех колотило, и, самое странное, никто не мог объяснить, что же такое произошло, ведь все началось так светло и мирно.

Вот такое уж у Георгия Ивановича странное свойство: сочинить и создать некий гармоничный прекрасный мир и самому его разнести в ошметки. Хорошо это или плохо, но, думаю, от того же идет и эта настоящая красота, истинный драматизм и сила изображения лучших его картин.

Через несколько лет повторилось почти точь-в*точь то же. Он пригласил нас в гости с Таней Друбич: «Приходите, я соляночку сделаю». При слове «соляночка» мне уже стало нехорошо, но я подумал: «Не бывает же, чтоб два снаряда ложились в одну воронку». Оказалось, бывает.

Уже была другая жена и другая квартира, но так же красиво был сервирован стол, стояли изысканные закуски, все было потрясающе обставлено. Гога сам, свежий, чистый, пахнущий превосходными французскими духами, доваривал соляночку. Солянка была еще гениальнее, чем та, которой он потчевал нас когда*то у актрисы ВМ. Таня, тоже почему*то по этому случаю одетая как невеста, сидела, открыв рот от одного удовольствия видеть такой гармоничный быт и такого гармоничного в этом быту мужчину.

Гога для начала опять предупредил:

— Никакого «Дайкири». Под соляночку пьем нормальную водочку.

Выпили одну, другую, пошли расстегаи. На столе в ожидании жарившейся утки стояли брусника и клюква. После четвертой или пятой рюмки что*то вполне невинное, я уже не помню, но не исключено, что тоже в стихах, произнесла новая Гогина жена, от чего он вдруг свинцово насупился, а когда заходили желваки под кожей на скулах, от страшных предчувствий у меня сжалось сердце. Я все еще не верил, что когда*то уже пережитый мной ужас может вернуться, как вдруг, после крика: «Замолчи!», Георгий Иванович со страшной силой ударил кулаком по стеклянной вазочке с клюквой. Стекло оказалось тонкое, он порезал себе вену, фонтаном хлынула кровь, обдав всех нас, во все стороны полетела клюква. Через несколько минут мы с Таней, как на пожаре, бежали через окно — дело происходило на первом этаже.

«Хочу быть как дьявол!» Неправда. Думаю, совсем не хочет. Но его настигает. И тогда в дело вступает черное кимоно с алым подбоем.

О дальнейшем я узнал от Тарковского. В то время Гога уже снимал «Сталкера».

— Что ты с ним сделал в Японии? — допрашивал меня Андрей. — Оттуда вернулся не Гога… Это совершенно другой человек.

— Клянусь, ничего я там с ним не делал. Он со мной — да…

— Ну не было этого человека! Это другой человек!

— А что случилось?

— Он приезжает на съемку позже всех. Всегда ставит машину возле какого*то водного источника, возле колонки, колодца, озера, лужи — все равно, раздевается по пояс и на площадку не идет. Я говорю: «Гога, иди, я покажу, откуда будем снимать». «Давай-давай! Ты пока разводи, я в конце приду, мы быстро все снимем…»

Вдобавок, как рассказал Тарковский, он привез из Японии какую*то стереоаппаратуру, стационарную, но одновременно и передвижную. Гога подключал ее к автомобилю, и от аккумулятора, при работающем двигателе она глушила всех на площадке «Полетом валькирий» или чем*то еще столь же возвышенным. Пока ошарашенный Тарковский покорно разводил в одиночку мизансцену, а вся группа в поте лица готовила кадр, Гога, казалось, вообще не интересуясь ни репетицией, ни будущей съемкой, под «Полет валькирий» методично до блеска мыл машину. Недели через две Андрей не выдержал: