Асса и другие произведения этого автора. Книга 2. Ничего, что я куру?

В отличие от многих своих коллег он настаивает на том, что оператор — всего лишь технический помощник режиссера. «Скажи мне, как снять, — говорит он, — я так тебе и сниму». Это редчайшее свойство в его профессии: не тянуть на себя одеяло, не давить режиссера самоценными эффектами, не пытаться, как додумываются некоторые, снимать даже вопреки режиссеру. Настоящее кинематографическое изображение — это, конечно, только то, что создается совместно режиссером, оператором и художником, причем совместно до такой степени, что уже невозможно разделить этот тройственный союз, разъять и припомнить — кто что в это внес.

Лебешев говорит: «С Михалковым я снимаю как с Михалковым, с Соловьевым — как с Соловьевым, с Разумовским — как с Разумовским. Я снимаю не свое изображение, я снимаю изображение режиссера, с которым работаю». Это воистину замечательная черта Пашиной одаренности!

Я уже рассказывал о съемках «Станционного смотрителя», который мы с Михалковым начинали почти плейбоями, а закончили едва ли не бомжами. В момент, когда Никиту забрали в армию, осиротела и его группа, уже начинавшая готовить «Свой среди чужих, чужой среди своих». И Лебешев, и Адабашьян остались в одиночестве.

По страннейшему стечению обстоятельств Паша от безделья нанялся оператором подводных съемок на картину Будимира Метальникова «Молчание доктора Ивенса», и это при том, что воды он боится патологически — даже близко подходить к ней не любит, а когда подходит, то, я уже говорил, с единственной целью — утопиться.

Позднее, на съемках «Спасателя», когда я позвал его мерить гидрокостюмы для предстоящей съемки в воде, Паша немедленно встрепенулся:

— Чего?! Какая еще съемка в воде?

— Ну, героиня у нас же топится!

— Кто топится? Зачем? Ты чего мелешь?

— Топится же она! На лодке топится!

— Ну и пусть топится! А мы с тобой тут при чем?

— Мы должны быть рядом, снимать.

— Ты что, с ума сошел? Совсем обезумел? Кто так сегодня снимает? Мы что, Урусевские с тобой, что ли? Это какие*то старорежимные способы! Нужно по-другому снимать, если там действительно, как ты утверждаешь, кто*то топится!

В том, что нашей героине предстоит топиться, он по-прежнему не был уверен.

— Паша, не валяй дурака! Ты что, действительно сценария не читал? Таня топится.

— Ну и ладно, пусть себе топится на здоровье. Как она топится?

— На лодке. Протыкает резину гвоздем и топится.

— Ну и хорошо. И нечего снимать в воде! Снимать будем здесь, на земле! Мы же не рыбки! Зато я тебе достану объектив с золотым просветлением!

Он сутки давил на меня этим «золотым просветлением», лишь бы я не заставил его одевать гидрокостюм и лезть в воду. Не знаю, как он ухитрился, но уже утром на следующий день с «Мосфильма» привезли какой*то потрясающий новейший итальянский объектив невиданных размеров — тысячник или трехты-сячник с золотым просветлением, навинтили его на камеру и я действительно поразился — красота какая!

Тогда же произошел еще один трогательный момент. Когда камеру с этим замечательным объективом мы водрузили на штатив и начали для пробы медленно панорамировать по той стороне озера, на которую прежде и не заплывали (километра три до нее), то Паша долго-долго смотрел на эту нетронутую красоту, медленно винтя штурвал панорамной головки, затем, не отрывая глаза от визира, задумчиво произнес:

— Отдали бы мне все это, я бы тут ресторанов понастроил!..

В воду он, конечно, так и не полез…

А летом 1972-го он смело зачислился оператором подводных съемок и уехал в Судак. Закончив «Станционного», получаю телеграмму от Паши и Адабашьяна (Адабашьян был произведен Пашей в ранг ассистента оператора по подводным съемкам):

«Приезжай». И я отправился к ним, вроде как отдыхать, но вообще*то непонятно зачем. Куда*то приткнуться в наступившем вдруг одиночестве. Номеров в гостинице не было, жить было негде, денег не было — «булычовские» кончились, а за «Смотрителя» еще только ожидались. Те жалкие червончики, с которыми я приехал, были безжалостно пропиты нами за три дня. На душе — мрак. Жара. Живу в чужой группе, на балконе чужого номера. Сплю на надувном матраце. В кармане — ни копейки.

Паша, мрачно почесывая грудь, сказал:

— Старик, так дело не пойдет. Надо нам найти способ попасть в Ялту…

— Почему в Ялту?

— Там у меня в гостинице «Ялта» знакомый бармен. Золотой мужик. Мы у него денег займем, у него есть где жить. Здесь, в Судаке, нам долго не протянуть.

— А как же подводные съемки?

— Помяни мое слово — они до конца лета под воду не полезут. Тут, на земле, валдохаться будут…

В этих унылых рассуждениях мы шли к морю по проспекту, вокруг было полно народу, я сомневался, говорил, что ехать в Ялту незачем, лучше попытаться как*то здесь разжиться деньгами. Паша шел босой, голый по пояс, в джинсах. Джинсы в ту пору были дефицитом. Вдруг за нашими спинами раздался голос:

— Парень, продай джинсы!

— Сколько? — не оборачиваясь, спросил Паша, продолжая идти, куда шел.

Я тоже смотрел перед собой, только иногда косил глазом на Пашу.

Голос сзади сказал:

— Семьдесят пять.