Асса и другие произведения этого автора. Книга 3. Слово за Слово

— Вы что, с ума сошли? — вызвав на ковер, строго указал нам Райзман. — Это же совершенно не его роль. При чем тут Высоцкий? Тут нужен был бы покойный Урбанский, нужно глубокое социальное благородство при полном отсутствии любой дешевки и тем более уголовщины. Вы что?!

Райзман был возмущен до крайности и упрямством своим угробил дело. Все лето у нас с ним продолжалась изнурительная борьба, но сколько мы к нему ни ходили, сколько я ни подсовывал ему на подпись наш запуск, он был непоколебим. Но и для меня вариантов не было. Без Высоцкого эту картину снимать я не мог. Это была моя золотая, бриллиантовая идея — такие идеи нечасто, между прочим, приходят. Потом и сам Володя был уже в курсе дела, горел этой ролью, да и у Юры Клепикова — характер кремень, он редкостного благородства и чести человек. Если сказал слово, от него не откажется.

Сценарий не запустился, Юра уехал к себе, мы опять надолго потеряли из виду друг друга.

Как раз в это время в голове у меня стал бродить сюжет, который для себя я окрестил «Астроном». Живет на даче крупный советский астроном, масштаба, скажем, Шкловского, с великими познаниями, соображениями, мыслями, проектами, что-то все считает, пишет, постигает глобальные проблемы устройства Вселенной, которым отдал всю жизнь. Одни ли мы в ней? Вообще, кто мы есть? Что породило нас? Разрыв какой-то звезды? Зачем? Что есть время? Всего лишь «гармошка» Вселенной — ее сужение и расширение? Мозг его постоянно и деятельно занят суперглобальными вопросами бытия. Подобно Эйнштейну, он математически высчитывает непременное наличие Бога и пытается высчитать грядущую вселенскую звездную катастрофу, научное предсказание которой совпадает с евангельским и которая положит конец миру. А в семье его, пока он занят всеохватными размышлениями, творится черт-те что, полнейший бедлам. Любимая дочка забеременела неизвестно от кого. На его день рождении зять-фокусник зачем-то распилил напополам старшую дочку: две ее половины долго не получалось соединить. Происходило все это под Москвой (а может, под Ленинградом?) на уютной академической даче. Чудовищный бедлам, на ней творившийся, на экране должен был бы, вероятно, получиться смешным, заставить вспомнить Чехова, и поры его «Трех сестер» и «Дяди Вани», и поры «Осколков» и «От нечего делать». В сочетании с размышлениями о Боге и Космосе все это могло образовывать совершенно фантасмагорическую историю, проистекавшую между двумя инфарктами, из которых второй, увы, оказывался смертельным. После похорон ученого его дачу начинали делить родственники, продавать, а девочка, его дочь, беременная неизвестно от кого, по крыше тайком забиралась ночью в его кабинет и выкрадывала карту звездного неба.

История эта болталась у меня в голове очень долго, а сочини-лась очень быстро. Году в 81-м я послал Юре письмо, в котором, изложив сюжет, предлагал работать вместе.

Юра ответил мне длинным и вежливым письмом, где по существу дела написал примерно так: «Сюжет у тебя разработан, по сути, закончен. Он мне нравится. Пиши его на здоровье. Рад буду посмотреть картину. Единственный мой тебе совет — в этой истории обязательно между персонажами должны крутиться большие деньги».

Замечание было верное, с ним я сразу внутренне согласился, но писать сценарий его письмо меня отчего-то расхолодило, предполагаемая история наших творческих взаимоотношений, как я понимал, увы, полностью зашла в тупик и закончена окончательно.

Так вот, с той поры прошло много лет, и я сел на даче писать «Наполеона». Темнеет в августе рано, ночи были холодными, ясными, с яркими звездами на бархатно-черном небе, за окном время от времени прохладно шелестел куст давно отцветшей сирени, в траву с глухим стуком падали спелые яблоки, осыпающиеся под ветром с ветвей… Перед наступлением ночи в сизых сумерках стелился туман, вода в быстрой маленькой речке была холодна. В теплом узбекском халате я шел к речке купаться, уже пахло прелым листом, где-то далеко жгли костерчик, огонь в сумерках казался ярким, дым недвижной сигаретной струйкой уплывал в небо. Словно бы сам по себе вспомнился старый сюжет, а приготовленная совсем для другого фантазия вдруг начала интенсивно и совсем по-новому его трансформировать.

Бултыхаясь среди отражающихся в черной атласной воде речки звезд, я представил, что если вдруг со мной сейчас что-то случится, сердечный приступ допустим, и я неожиданно в этой речке утону или вдруг какой-то злыдень в акваланге незаметно подплывет и утянет меня за ноги под воду, никто ведь даже и не узнает, где я был, что со мной случилось.