Ассасины

— Возможно. Если я этого захочу, Саммерхейс сможет купить для меня эту должность. Но я еще не решил. Не знаю, что лучше для Церкви — Папа-долгожитель или напротив. Это вопрос, не правда ли?

Мы подошли к воротам, через которые я вошел в сад. Тут до меня дошло: Архигерцогу можно простить все, раз он способен купить папство!...

— А я, пожалуй, погуляю еще, Бенджамин. — Он поднял голову и смотрел на меня из-под тяжелых полуопущенных век. — Однако на прощание позвольте дать вам один маленький совет. Вы когда летите домой?

— Завтра, — ответил я.

Вряд ли мне пригодится его совет, впрочем, никогда не знаешь. Он ведь настоящий старый пройдоха, повидал на своем веку куда больше меня, так что, может, и стоит прислушаться. Солнце садилось, пальмы выглядели такими одинокими на фоне посеревшего неба.

— Простите себя, Бенджамин.

— Не понял, ваше преосвященство?...

— Вот мой совет. Отпустите себе грехи. Берите пример с меня. Неважно, что вы там натворили, необходимо понять, что бывают на свете вещи и похуже. Так уж устроена жизнь. У человека в этой жизни всякое бывает, и много плохого — тоже... И он порой совершает неправедные поступки. — Д'Амбрицци защелкал зажигалкой, пытаясь прикурить на ветру, наконец это ему удалось, и он с наслаждением затянулся черной сигаретой. — Простите себе свои поступки, свои грехи... Я не как священник вам это говорю и даже не как католик. Говорю как человек, который прожил долгую жизнь. Отпустите себе грехи, сынок.

* * *

Арти Данн заявил, что останется в Риме еще на несколько дней, наверняка замышлял какой-то новый хитроумный заговор с Д'Амбрицци, и вот он пригласил меня на прощальный обед. Мы ели, пили, потом вдруг разговор зашел о моих родителях, смерти Вэл и самоубийстве отца Говерно, который нашел свой последний приют за оградой кладбища. Что, разумеется, было несправедливо, поскольку погиб он от руки убийцы. Что ж, Бог велик и всемогущ. Арти попросил передать отцу большой привет и пожелания скорейшего выздоровления, а также поинтересоваться, прочел ли он оставленные ему книги. Я обещал. Он, в свою очередь, обещал позвонить, как только вернется в Нью-Йорк.

О смерти Инделикато и Санданато мы почти не говорили. Последнюю печальную новость Данн тоже узнал от Д'Амбрицци, и мы, не сговариваясь, решили обсудить ее позже, на трезвую голову.

— А знаете, Д'Амбрицци меня сегодня немного удивил, — сказал я. — Мы решили прогуляться до гостиницы пешком. Я спросил, будет ли он следующим избранным Папой...

— Прямо так и спросили? — Пушистые седые брови Данна поползли вверх. А глаза хитро сощурились.

— И он сказал...

— Что сказал?

— Сказал, что если захочет стать Папой, Саммерхейс готов купить для него эту должность. Саммерхейс!

— Доля истины тут есть, Бен. Это хорошо налаженный бизнес. И им всегда заправляли Саммерхейс, ваш отец, Локхарт, Хеффернан... и другие.

— Вы меня не поняли. Саммерхейс. Он же Архигерцог! Неужели не понимаете, как это... аморально? Сорок лет тому назад Архигерцог предал его Инделикато и Пию... и вот теперь он заявляет, что Архигерцог может купить ему папство! Лично я нахожу это просто возмутительным.

— А на мой взгляд, это не что иное, как эффективное использование людских ресурсов, — заметил Данн и подмигнул мне.

* * *

Я не знал, во что может вылиться расставание с Элизабет. Только в одном был уверен, что буду скучать по ней. И что наши отношения на этом не закончатся. А это самое главное. И я решил позвонить ей.

— Мне надо кое-что сказать тебе перед тем, как улечу. Что-то важное. От кардинала что-нибудь слышно?

— Да, да, — сдержанно ответила она. — Послушай, не надо сейчас ничего говорить. Возможно, нас подслушивают... Давай встретимся. Ты когда уезжаешь?

Я сказал.

— Ясно. — Я услышал, как она шуршит бумагами. — Слушай, я могу удрать с работы часа на два. Тебе удобно? Ты сейчас в гостинице?

— Да. Я свободен. Так что в любой момент, когда тебе удобно...

— Тогда внизу, у лестницы. Через пятнадцать минут.

Я пришел чуть раньше, стоял и ждал. Но вот появилась и она, запыхавшаяся, раскрасневшаяся. Я обнял ее за плечи.

— Стой тихо, — сказал я. Она вопросительно подняла на меня глаза. — Такое впечатление, словно мы целый месяц не виделись. — Она улыбнулась, и я нежно поцеловал ее в губы. Самая естественная вещь на свете... На ней был темный блейзер с розеткой Ордена в петлице.

— Пошли, — сказала она и потянула меня за собой. — Что удалось узнать?

— Больше, чем хотелось бы, — ответил я.

— О смерти Инделикато знаешь?

— Знаю? Но Элизабет... я с Д'Амбрицци вместе переворачивал тело... и мы вместе увидели нож...

— Нож? Какой еще нож? О чем это ты?

— Если точней, флорентийский кинжал.