История, рассказанная Джувейни, объясняет терпимость Санджара к независимости исмаилитов: «Хасан-и Саббах отправлял послов с целью заключения мира, но его предложения не принимались. Тогда всяческими ухищрениями он подкупил придворных султана, чтобы те выступили в его защиту перед ним, дал одному из евнухов султана большую сумму денег и послал ему кинжал, который евнух ночью воткнул в пол рядом с кроватью султана, когда тот забылся алкогольным сном. Когда султан проснулся и увидел кинжал, то забил тревогу, но, не зная, кого подозревать, приказал хранить этот инцидент в секрете. Затем Хасан-и Саббах послал гонца с таким сообщением: „Если бы я не желал султану добра, этот кинжал вонзился бы в его мягкую грудь, а не в твердый пол“. Султан испугался и с той поры был склонен жить с исмаилитами в мире. Из-за этого обмана султан не нападал на них, и в годы его правления их дело процветало. Он выделил им субсидию в размере трех тысяч динаров из налогов на земли, принадлежавшие им в регионе Кумиш, и позволил им взимать небольшие сборы с путешественников, проезжавших мимо Гирдкуха. Я видел несколько фирманов Санджара, которые сохранились в библиотеке исмаилитов и в которых он успокаивал их и льстил им; прочитав фирманы, я понял, до какой степени султан потворствовал их действиям и стремился жить с ними в мире. Короче, в период его правления они жили легко и спокойно».
У низаритов в Аламуте был еще один враг, кроме халифов-Аббасидов и султанов-сельджуков. В Каире это был халиф-Фатимид, и между его сторонниками и низаритами в Персии была та особая, глубокая ненависть, которая существует между соперничающими ответвлениями одной и той же религии. В 1121 году в Каире был убит грозный аль-Афдал – визирь и главнокомандующий армиями Египта. Слухи неизбежно обвинили в этом ассасинов, но современник этого события – дамасский летописец – называет это событие «пустым предлогом и безосновательной клеветой». Реальной причиной убийства, по его словам, была отчужденность между аль-Афдалом и халифом-Фатимидом аль-Амиром, который стал преемником аль-Мустали в 1101 году. Аль-Амира возмущала опека своего могущественного визиря, и он открыто обрадовался его смерти. Такое вполне могло быть, но слух на этот раз оказался правдой. В повествовании исмаилитов, которое цитируют Рашид ад-Дин и Кашани, это убийство приписывается «троим друзьям из Алеппо». Когда пришла весть о смерти Афдала, «наш Владыка приказал им праздновать это событие семь дней и ночей, и они веселились и чествовали этих друзей».
Гибель аль-Афдала, вызвавшая радость и в замке Аламут, и во дворце в Каире, казалась хорошим моментом для попытки установления дружеских отношений между двумя соперничающими ответвлениями. В 1122 году в Каире состоялось общественное собрание, где была изложена история Мустали и Низара в пользу первого. Приблизительно в это же время халиф написал пастырское послание, адресованное главным образом разделенным с ним братьям по вере, в котором защищал свои законные права, а новый визирь в Каире аль-Мамун дал указания секретарю канцелярии написать длинное письмо Хасан-и Саббаху, побуждая его вернуться к истине и отказаться от веры в имамат Низара. До сих пор аль-Мамун – сам будучи двунадесятником, а не шиитом-исмаилитом – подчинялся желаниям халифа и даи. Но визирь явно не имел намерения позволять таким отношениям с Хасан-и Саббахом заходить слишком далеко. За так называемым раскрытием заговора, срежиссированного и профинансированного из Аламута с целью убийства и аль-Амира, и аль-Мамуна, последовали самые тщательные меры предосторожности на границах и в Каире для предотвращения проникновения агентов ассасинов. «Когда аль-Мамун пришел к власти, ему доложили, что Ибн аль-Саббах [то есть Хасан-и Саббах] и батиниты радовались смерти аль-Афдала и выражали надежду, что будут убиты и аль-Амир, и сам аль-Мамун, так как они уже послали к своим соратникам в Египте гонцов с деньгами для них.