– Произошла ошибка! – кричал он.
Забавно, что эту фразу он сначала произнес по-английски и только потом, вспомнив, где находится, – по-французски. Жители смотрели, как узника волокут по склону холма. Кто-то крестился, иные ухмылялись. Жандарма, полагающегося в таких случаях, я не увидела. Судью или судебного исполнителя – тоже. Похоже, это был провинциальный вариант свершения правосудия. И еще смеют говорить, что в Париже – варварские нравы.
Осужденный был не кем иным, как Раддоком. Я смотрела, как его тянут на веревке, чтобы затем вздернуть на другой, и недоумевала: неужели этот человек когда-то был ассасином? Неудивительно, что орден изгнал его из своих рядов.
Я откинула капюшон, тряхнула копной волос и посмотрела на Бернара. Тот взирал на меня широко раскрытыми от восхищения глазами.
– Ну вот и они, мадемуазель, – сказал он. – Все, как я вам обещал.
Я опустила кошелек ему на ладонь, но едва Бернар попытался схватить обещанную награду, быстро дернула за тесемки кошелька.
– Это точно он? – спросила я.
– Он самый, мадемуазель. Человек, именующий себя Джеральдом Моулзом. Мне говорили, он пытался обманом выудить денежки у одной старухи, но не успел скрыться и был схвачен.
– И потом приговорен к смерти.
– Истинная правда, мадемуазель. Жители деревни приговорили его к смерти.
Я рассмеялась и оглянулась на угрюмую процессию. Она достигла подножия холма и начала взбираться по склону, двигаясь к помосту с виселицей. Я качала головой, думая о том, как же Раддок низко пал. Может, не стоит вмешиваться? Его повесят, а я окажу миру небольшую услугу. В конце концов, этот человек однажды попытался убить нас с мамой.
Мне вспомнились слова мистера Уэзеролла, произнесенные незадолго до моего отъезда.
– Если ты его найдешь, сделай одолжение, не привози его сюда.
– Это еще почему? – удивилась я.
– По двум причинам. Во-первых, здесь наше укрытие и я не хочу, чтобы его стены поганило присутствие мерзавца, который продает свои услуги тем, кто заплатит подороже.
– А вторая причина?
Мистер Уэзеролл заерзал на месте и стал почесывать свою культю. У него это вошло в привычку.
– Вторая причина… Я тут много думал про нашего мистера Раддока. Можно сказать, даже больше, чем следует. Я вправе обвинять его в этом. – Мистер Уэзеролл указал на культю. – И конечно, я никогда не забуду, что он пытался убить тебя и Жюли.
Я откашлялась, набираясь смелости, а потом задала ему вопрос, давно занимавший меня:
– Мистер Уэзеролл, а у вас с моей мамой что-то было?
Он улыбнулся и постучал себя по носу:
– Юная Элиза, пора бы знать, что джентльмен никогда не распространяется о подобных вещах.
Но он был прав. Когда-то Раддок напал на нас с мамой. Сейчас я намеревалась спасти этого бывшего ассасина от виселицы, поскольку мне нужно было кое-что у него узнать. А что потом? Отомщу ему за далекое и недавнее прошлое?
К виселице, куда волокли Раддока (он продолжал кричать о своей невиновности), хаотично брели несколько женщин. Силуэт петли чернел на фоне серого зимнего неба.
– А им что понадобилось? – спросила я Бернара.
– Эти женщины, мадемуазель, бесплодны. Есть поверье: прикосновение к руке осужденного на смерть помогает забеременеть. Вот они и надеются.
– Суеверный вы человек, Бернар.
– Это не суеверие, мадемуазель. Я знаю о таких случаях.
И чем только набита его голова? Как Бернар и подобные ему до сих пор остаются во власти средневековых предрассудков?
– Мадемуазель, вы ведь собирались спасти месье Моулза? – спросил он.
– Потому я здесь.
– Тогда вам лучше поторопиться. Они уже начали.
Что? Я стремительно повернулась в седле, увидев, как один из ремесленников выбил табуретку из-под ног осужденного. Раддок упал и закачался в петле.
Я выругалась и понеслась к виселице, пригибаясь в седле. Следом тянулся шлейф моих волос.
Раддок дергался и извивался всем телом.
– Но! – торопила я коня. – Быстрей, Царапка!
Я мчалась к виселице. Раддок, болтающийся на веревке, отчаянно сучил ногами.
За несколько ярдов от виселицы я бросила поводья и выпрямилась. Меч я перекинула из правой руки в левую, прижала лезвие к телу, после чего резко выбросила правую руку вбок. Сама я тоже накренилась вправо, причем достаточно низко, что было небезопасно.
Ноги повешенного дернулись в последний раз.
Взмахнув мечом, я перерезала веревку, подхватив правой рукой бьющееся в судорогах тело Раддока. Спасенного висельника я закинула на круп своего жеребца, моля Бога, чтобы конь выдержал дополнительный груз.
«Ты уж поднатужься, Царапка», – мысленно просила я коня.
Увы, ноша для моего славного друга оказалась чрезмерной. Ноги его подкосились, и мы втроем шумно грохнулись на землю.
Через секунду я снова была на ногах, сжимая меч. Из небольшой толпы зрителей вышел мужчина и двинулся в мою сторону. Он был разъярен. Еще бы, ведь я лишила его такого развлечения! Резко повернувшись, я ударила недовольного ногой, отбросив назад, в толпу односельчан. Моей целью было не столько побить его, сколько напугать. На крестьян это подействовало. Желающих выйти на поединок больше не было. Люди угрюмо переговаривались.