Действительно, из глаз Жанны текли слезы. Раненый с трудом открыл глаза. Жанна сияла, и ее свет был теплым и нежным, он действовал умиротворяюще. Габриэль надеялся, что умирающий видит этот свет.
– Д-Дева, – захлебываясь кровью, едва выговорил солдат. Кровь текла по его щекам, как слезы.
– Да, это я. – Жанна накрыла рукой его руку. – Ты не умрешь в одиночестве, я буду молиться вместе с тобой.
Казалось, солдат не понял ее слов. Габриэль не знал, оттого ли это, что он не говорил по-французски, или он ушел так далеко, что не способен был что-либо понимать. Жанна молилась едва слышно, и раненый глубоко вздохнул и расслабился. Его окровавленные губы дрогнули в улыбке, и он закрыл глаза.
Жанна гладила его лоб.
Англичанин, француз ли, Жанна не видела разницы. Все то время, что Дева молилась, Габриэль стоял рядом и охранял ее. Наконец она встала с колен и вытерла заплаканное лицо.
– Никто не должен был погибнуть, – пробормотала она, надевая на голову шлем. – Я умоляла их сдаться. А теперь давай поспешим на бульвар!
Легким галопом они пустились по Бургундской дороге. Лицо Жанны скрывало забрало шлема, и Габриэль не видел его, но он точно знал, что оно лучится светом. Ее знамя гордо реяло на ветру. Они услышали ружейную пальбу, разрывы пушечных ядер и звон стали.
Жанна выхватила свой меч.
– Я здесь! – закричала она. И казалось, ее голос летел над грохотом боя. – Я здесь, солдаты Франции! Английские солдаты, Жанна Дева здесь! Именем Бога, поток повернулся против вас, и он вас смоет!
Ее меч полыхал огнем, по всей его длине бежали сверкающие молнии. Габриэль осознал, что он до боли в горле орет и его крик сливается с радостными воплями французских солдат. Он пришпорил своего коня и рванул вперед, чувствуя, что его меч – это продолжение руки, а рука – продолжение сердца. Он несся освободить группу окруженных французских солдат.
Англичане превышали числом, но французы дрались отчаянно. И вместо того чтобы воспользоваться своим преимуществом, англичане неожиданно дрогнули. Один из них даже оглянулся и посмотрел на белое знамя Жанны. Его французский противник воспользовался замешательством врага и вонзил меч ему в горло, в небольшой зазор между шлемом и латным воротником.
Дравшийся рядом с ним солдат закричал и бросился к бульвару, надеясь там укрыться от неминуемой смерти. Габриэль пришпорил коня, погнался за бегущим и сбил его с ног. Он был еще жив, когда Габриэль развернул коня и, низко свисая, вонзил меч в узкую расщелину шлема.
Англичане гибли как мухи, падали или пытались спастись бегством. С победными криками французы их преследовали бурным потоком, о котором говорила Жанна. Некоторые пытались сопротивляться, отчаянно, но бессмысленно и безрезультатно. Большинство сразу же сдавалось, моля о пощаде.
Габриэль посмотрел на свой окровавленный меч и почувствовал легкую тошноту и головокружение. «Он убегал, – подумал он. – Должен был сдаться. Тогда я бы его пощадил».
Ему хотелось верить, что это не запоздалые оправдания убийства.
С отвратительным чувством он повернулся туда, где среди боя на белом коне с белым знаменем металась Жанна. Шлем она сняла, и все видели ее лицо, которое сияло неземным светом.
– За Францию! – кричала Жанна. – За Францию! Через пять дней осада будет снята, англичане побегут от наших ворот!
И Габриэль верил ей.
21
– Невероятно! – сказала Виктория, когда Саймон вернулся в коридор памяти. – Ее меч повернул ход сражения. С ним она абсолютно непобедима.
– Но она этого совершенно не понимает, – сказал Саймон. – Ранее она сказала, что любит свое знамя в сорок раз сильнее, чем меч. Поэтому она не пользуется им в полную силу. Да, тамплиер или ассасин на ее месте был бы непобедим. Но только не Жанна, у нее иная сила.
– Трагическая ситуация, – сказала Виктория. – У нее в руках мощное оружие, и она умеет с ним обращаться… но не использует его в полной мере. Я думаю, почему ассасины так и не сделали попытки привлечь ее на свою сторону?
– Просто у нас нет сведений, что они пытались, – ответил Саймон. – Не мешало бы это выяснить. Хотя, думаю, нам не стоит сильно расстраиваться, что Жанна так никогда и не стала ассасином, учитывая, что в Столетней войне тамплиеры были на стороне Британии.
– Мы можем оставаться тамплиерами и вместе с тем сопереживать ассасинам. Ну хорошо. Мы сегодня отлично поработали, имеет смысл поставить на этом точку, – сказала Виктория, и Саймон понял, что ее решение твердое, но все же предпринял вялую попытку сопротивления.
– Подождите, – сказал он. – Настоящая битва только началась и…
– Я знаю, – прервала Виктория, снимая с него шлем. – Но мне не нравятся ваши показатели. У Габриэля это первая в его жизни битва, и у вас тоже, если не было тех, о которых я не знаю. Поэтому вам надо поесть и хорошо выспаться. Сегодня был длинный день.
Саймон ощетинился и отдернул руку, когда Виктория попыталась расстегнуть ремни.