– Ты, Габриэль, слишком возбудимый и неуравновешенный, чтобы участвовать в нашем деле. Мне очень жаль. Но… правда в том, что без меча Жанна перестала быть непобедимым ангелом. Ее судьба решилась у стен Парижа.
– Но только потому, что Карл приказал ей отступить! Филипп Бургундский надул его, сейчас он даже сам это понимает!
– Ее захватили в плен. Она тоже совершает ошибки.
– Голоса предупредили ее, что она попадет в плен, – отчаянно сопротивлялся Габриэль. – И я верю, она слышит самого Бога. А вы верите?
Жан молчал.
Габриэль отступил от него на шаг:
– Боже правый, вы же не верите! Вы же, как и Карл, переменчивы и непостоянны! Я обращался к нему, я умолял дать за нее выкуп, но он и пальцем не пошевелил. В тот момент, как она стала для вас бесполезной, вы отстранились от нее. Это и есть кредо ассасина? Находить нужных людей, выжимать из них все и выбрасывать за ненадобностью?! Боже милостивый, вы ничем не отличаетесь от тамплиеров!
Габриэль не успел договорить: горло сдавил скрытый клинок. Жан схватил его за грудки и прошипел в самое лицо:
– Во имя дружбы, что нас связывала, твоя жалкая злобная плоть не испустит дух здесь и сейчас. – Клинок исчез, де Мец разжал кулак и с отвращением оттолкнул Габриэля. – Хочешь так думать? Вперед! Это говорит только о том, что ты ничего не понимаешь.
Габриэль схватился рукой за шею, она была теплой и влажной. Скрытый клинок был таким острым, что юноша даже не почувствовал, как он рассек ему кожу.
– Я понимаю только то, что вы бросили восемнадцатилетнюю девушку, которая сделала все, что она обещала. Чья воля оказалась сильнее твоей или моей и даже вашего Наставника. Если вы ценили ее только за меч, то, я думаю, она могла бы сослужить большую службу тем, кто охраняет ее сейчас, нежели тем, кто охранял ее на пути в Шинон. По крайней мере, они не притворяются друзьями.
Сумерки сгустились, но было видно, как де Мец поморщился:
– Иди. Убирайся, пока я не передумал.
– А как же ваш принцип не позволять клинку поразить невиновного?
– Ты, Лаксарт, не невиновный. Ты по уши погряз во всем этом дерьме. И если ты этого не видишь, то ты глупее, чем я думал.
– Я сделаю все, чтобы освободить ее, – заявил Габриэль.
– И тем самым сможешь только навредить ей. Неужели ты этого не понимаешь?
Габриэль резко развернулся и пошел прочь. У него не было ангелов, которые бы подсказали, что надо делать, и, когда он молился, Бог никогда ему не отвечал. Сейчас с ним не было ни ассасинов, ни герцога Алансонского – никого.
Они с Флер были теперь сами по себе.
Саймону больно было видеть Габриэля в таком состоянии. В отличие от своего предка, он знал: шансов освободить Жанну из плена нет, то страшное, от чего Габриэль пытается ее спасти, неизбежно случится.
– В одном де Мец прав, – сказал Саймон, пока они с Габриэлем в коридоре памяти ждали, что же будет дальше, – слишком много интересов сплелись в один клубок. Если бы эта война была такой простой затеей, она бы не длилась сто шестнадцать лет.
– Карл действительно ничего не сделал, чтобы спасти Жанну?
– Ничегошеньки.
– У него были шансы ей помочь?
– Нет. И думаю, он втайне был этому рад. К тому времени сложилась определенная традиция содержания пленников благородного происхождения, которая на Жанну не распространялась. Такие пленники, как правило, содержались в хороших условиях и по истечении определенного времени возвращались домой к своим семьям, если их родственники платили за них выкуп или если они становились разменной монетой в какой-нибудь сделке. Поначалу складывалось таким образом, что герцог Бургундский был не против оставить ее у себя. Формально она была пленницей Жана Второго Люксембургского, графа Линьи, который был вассалом Филиппа Бургундского, и, по общим отзывам, с Жанной обращались хорошо. Бытует мнение, что жена Жана Люксембургского была расположена к девушке и даже просила мужа не продавать ее англичанам.
– Но он продал. Или, я полагаю, это сделал Филипп Бургундский. Как это произошло?
– Англичане оказывали сильное давление, они по отношению к Деве были настроены крайне враждебно. Большинство склонялось к тому, чтобы сжечь ее. – Саймон вспомнил, с какой ненавистью англичане сыпали проклятия на ее голову у стен Орлеана, и ему стало не по себе. – Тамплиеры, которых было немало среди бургундцев и англичан, хотели скомпрометировать ее, лишить славы и народной любви и тем самым окончательно дискредитировать Карла. После семи месяцев плена англичане выкупили девушку у Жана Люксембургского за десять тысяч золотых ливров. В канун Рождества тысяча четыреста тридцатого года она прибыла в Руан. Переговоры о сделке вел епископ Бове Пьер Кошон, впоследствии главный судья трибунала, обвинившего Жанну в ереси.
– Откуда мне известно это имя?