Assassin's Creed. Последние потомки. Гробница хана

Она откинула голову на подушку, и этот звук разбудил Кана.

Он фыркнул и протер глаза.

– Ах, добро пожаловать назад.

– Как долго я была без сознания? – спросила она, и слова обожгли ей горло.

– Почти три дня, – сказал он. – Я давал тебе снотворное. Ты, вероятно, ничего не помнишь.

Она пошарила в своем сознании и обнаружила, что между схваткой возле пещеры и настоящим моментом в ее памяти зияет пробел.

– Ничего.

Кан кивнул.

– Тем лучше.

– Я убила его, – сказала Чжи. – Хан Мункэ мертв.

– Может быть, – ответил Кан. – Но монгольская армия еще не ушла.

– Она уйдет.

Старик улыбнулся.

– Когда я просил тебе показать мне, что ты готова, это было не совсем то, чего я хотел.

– Я знаю, – сказала Чжи. – Но теперь вы убедились в том, что я дочь своего отца.

– Да, действительно. Упрямая, как и он.

– Я убила хана его клинком, – она подняла запястье, но, конечно, перчатки на нем не было. – Куда вы ее дели?

Улыбка Кана исчезла, он нахмурился.

– Я забрал ее.

– Куда?

– Далеко.

Казалось, Кан чем-то огорчен, и Оуэн почувствовал исходящий от него сильный страх.

– Что это значит? – спросила Чжи.

– У тебя ее не будет.

– Что? – повысила голос Чжи. – Почему?

– Потому что ты не займешь место своего отца в Братстве. Ты не станешь ассасином, поэтому перчатка не будет твоей.

– Почему я не стану ассасином? – боль в колене начала усиливаться от гнева и смятения. – Потому что пошла без разрешения? Я убила хана! Разве я не доказала, что достойна этого? Вы настолько злой и мстительный, что…

– Нет, – он поднял руку и покачал головой. – Не из-за этого.

– Тогда почему?

– Из-за колена, – ответил он. – Оно… никогда не станет таким, как прежде.

Чжи снова посмотрела на свою рану. Она знала, что травма ужасная. Путь ползком к крепости лишь усугубил рану, но колено должно зажить.

– Все будет хорошо, – сказала она.

Он сгорбился.

– Нет, Чжи, не будет. Со временем ты снова сможешь ходить. Но ты не сможешь бегать, карабкаться, прыгать и наносить удары.

Чжи покачала головой, и Оуэн почувствовал новый приступ ее боли.

– Я не верю вам…

– Я сам вправлял кость, – сказал Кан. – Я лечил много травм, и знаю, о чем сейчас говорю.

У нее забирали жизнь и честь. У нее отняли дух ее отца. Кем она станет? Кто она без него? Оуэн не мог не рассердиться на такую несправедливость. Не только из-за раны. Этот старик, казалось, готов сбросить ее со счетов. Глазами Чжи он взглянул на Кана, и спросил себя – что с его ногой? Он ходил с посохом.

– Но вы же покалеченный старик, – сказала Чжи, и Оуэн задумался, кому только что пришла эта мысль – Чжи или ему.

– Сейчас да, – сказал он. – Но я служил Братству много лет, пока не состарился и не вышел из борьбы.

Чжи посмотрела в потолок. Дом теперь казался ей тюрьмой.

– Я уважаю тебя за то, что ты сделала для нашего народа и для Братства, – Кан встал и оперся на посох, чтобы обрести равновесие. – Братство будет заботиться о тебе всю твою жизнь.

– Потому что теперь я бесполезна, – сказала Чжи.

– Нет, – отозвался Кан. – Но от тебя и правда мало пользы. Для Братства. Твой геройский поступок неоценим, даже если другие, возможно, никогда не узнают, что ты сделала.

Его слова совсем ее не успокоили. Пустоту, которую она ощущала, нечем было заполнить. Но после того как он попрощался и оставил ее одну, она поняла, что пустота возникла не от слов Кана. Она поселилась в душе Чжи в ту ночь, когда умер ее отец, и все это время была в ней. Она заполняла ее стремлением отомстить и ненавистью. Но теперь пустота поглотила эти чувства, и требовалось нечто большее, чтобы ее заполнить.

Оуэн точно знал, что она чувствует. Он тоже ощущал такую пустоту. Ему удавалось ее заполнить и не обращать внимания, но сейчас, под бременем горя Чжи, в груди как будто что-то щелкнуло, и он сполна пережил эти чувства снова.

– Гриффин, – сказал он. – Мне нужно выйти.

– Выйти?

– Да.

Он не хотел отвечать почему, но Гриффин не спрашивал.

– Подожди минутку.

Оуэн ждал. Чжи начала рыдать.

– Хорошо, завершаю симуляцию прямо сейчас.

На этот раз психологический стресс от выхода из симуляции оказался бóльшим, чем физическая боль от пребывания в ней. Оуэн закрыл глаза, и открыл их уже в Коридоре Памяти, где попытался вспомнить, кто он такой. Но ему трудно было сразу избавиться от горя Чжи и вновь открытой душевной раны.

– Готов выйти?

– Готов, – ответил Оуэн.

Еще один круговорот образов в сознании Оуэна, и он вернулся в логово ассасина, в подвал старого дома. Он снял шлем, и Гриффин отключил его от устройства. Хавьер стоял рядом и смотрел на него.

– Ты в порядке? – спросил его друг.

– Не знаю, – ответил Оуэн.

– Мы все видели. Это было жестоко, дружище.

Гриффин отошел от него, и Оуэн сел, чувствуя себя очень нехорошо.

– Да уж.

– И никаких дальнейших признаков Частицы Эдема, – сказал Гриффин. – Пока что.

– Думаете, стоит вернуться? – спросил Оуэн без малейшего желания возвращаться. – Кажется, Чжи видела ее в палатке, и это все.

– Я думаю, скорее всего, ты прав, – ответил Гриффин. – Нам нужен новый подход.