Я замолчал, прежде чем дурные слова сорвались с моего языка. Постарался успокоиться и выровнять дыхание. Айя отступила от меня на шаг. Я сделал то же самое. Айя не пыталась скрывать чувств, боровшихся в ней: неповиновение, решимость, тревога за меня. Победило первое.
– Я возвращаюсь домой, – сказала она.
За спокойствием голоса угадывался сдерживаемый гнев. Я почувствовал, что меня предали. Растерялся. Но особенно пугали мысли о безжалостном убийце, который теперь найдет нас и, возможно, убьет отца, меня и Айю.
– Как ты могла? Ты же знаешь, насколько опасен тот, кто за нами охотится!
– Хочешь, чтобы отец услышал твои крики?
Если бы не Айя, я и не подумал бы, что ору во все горло.
– Отец все равно узнает, – досадливо огрызнулся я.
– Каким образом? Ты ему скажешь? – сердито спросила Айя.
Я догадывался, как встретит эту новость отец. Его поведение злило и пугало меня. Одновременно я злился на себя за трусость и на Айю за… А вдруг в ее словах есть доля правды и она верно угадала истинные намерения отца? Сабу потратил столько сил, делая из меня настоящего меджая, а я позволяю себе сомневаться в нем. Это тоже меня злило. В другом мире, в другом времени, когда наступит более светлое и справедливое будущее, мы с Айей, возможно, посмеемся, вспомнив этот разговор. Она извинится, скажет, что слишком давила на меня, ничего не объясняя. Я ей скажу: «Нет, что ты! Это я зашел слишком далеко. Страх застлал мне глаза. Я получил хороший урок». Потом мы заговорим о другом, а окружающий мир будет лучше нынешнего.
Но пока… пока казалось, что я вдруг утратил всякую власть над происходящим. Все надежды, которые я лелеял, пошли прахом.
– Мне все же придется сказать отцу.
– Почему?
– Хотя бы потому, что он обязательно спросит, почему это мы вдруг переносим лагерь в другое место.
Айя поморщилась:
– Может, и нет никакого охотника. Тебе эта мысль не приходила в голову?
Широким жестом она обвела холм, где мы стояли, наш лагерь, пустыню, тянущуюся во все стороны, и город на горизонте.
– Ты видишь охотников, подкрадывающихся к нам?
– Сейчас не вижу. Но это не значит, что их нет.
– Никто нам не угрожает, Байек. Это я и пытаюсь тебе объяснить. Но если хочешь сказать Сабу, сделай это. Меня здесь все равно уже не будет, и я не увижу, как твой отец в очередной раз хмурится и кривит губы. Да, несколько месяцев назад я отправила послание. Недавно получила ответ. Утром я уезжаю.
Она любила свою тетю. Очень любила. А как бы поступил я, окажись на месте Херит моя мать? Я набрал побольше воздуха в легкие, отпихнул подальше все возражения и кивнул. Какими бы ни были последствия, выбор был за Айей.
– Поступай, как знаешь.
Выражение лица Айи, столь грозное еще секунду назад, смягчилось.
– Байек, утром я уеду. Но это значит, что меня попросту не будет здесь некоторое время. Я же не исчезну навсегда.
Я улыбнулся в ответ, немного успокоившийся и безмерно усталый:
– Я скажу отцу утром, после твоего отъезда.
– Поступай как знаешь.
53
На следующее утро, едва проснувшись, я выбрался из шалаша и сразу же посмотрел туда, где паслись наши лошади. Одной не хватало. Айя уехала. Ветер играл пологом отцовского шалаша. Внутри было пусто. Я переместил взгляд туда, где мы упражнялись по утрам. Отец был уже там и разминался один, стоя ко мне спиной. Его рубашка надувалась на ветру.
– А где Айя? – спросил Сабу, когда я, одевшись, спустился к нему.
Отец редко обращался к нам по имени. Особенно во время занятий. Наверное, отцу это казалось выражением слабости. Обычный вопрос, который сегодня поднял во мне волну досады и злости.
– Отправилась на охоту? – продолжал отец.
– Нет. Она уехала.
– Уехала? – переспросил Сабу, дернув головой.
– Уехала домой. В Сиву.
– Почему мне не сказала?
Как бы вчера мне ни хотелось быть с отцом на одной стороне, сомнения переросли в мысли о самом себе. Рассвет наполнил сердце неприятием отцовских взглядов. Такое со мной было впервые. Я и представить не мог, что усомнюсь в правильности его пути. Но случившегося не воротишь.
– А сам как думаешь – почему? – запоздало ответил я. – Ты бы запретил ей уезжать.
– Непременно.
– Вот тебе и ответ.
Настрой на занятия сменился у отца вспышкой гнева. Он шагнул ко мне, взмахнул мечом. Я взмахнул своим. Лезвия схлестнулись, наполнив сонный утренний воздух подобием колокольного звона. Отец едва заметно качнул рукой, и его меч тут же переместился вниз. Маневр оказался чересчур быстрым для меня. Я едва успел отразить удар, что сказалось на моем равновесии. Отец мигом оценил мою позу, изменил свою и снова двинулся в атаку, держа меч плашмя. Короткий удар возле виска, и отцовский меч слегка оцарапал мне щеку. Струйка крови коснулась моих губ. Отец развернул левую ногу. Теперь его ноги были широко расставлены. Рука сжимала эфес меча. Острие упиралось в песок.
Я промокнул кровь рукавом, стараясь сохранять невозмутимость.
– Ты злишься, – сказал я, сознавая бесполезность этих слов.