Датчане у костра покатывались со смеху. Гейрмунн побагровел. Поначалу он ругал себя за собственную дурость, но постепенно заулыбался сам, отдавая должное розыгрышу датчан. Однако человек в хижине не смеялся и вряд ли улыбался. Он выкрикивал проклятия на языке саксов. К своему удивлению, Гейрмунн понимал почти все слова.
– Убирайся прочь, языческий дьявол! – кричал сакс.
Гейрмунн посмотрел на изрядную кучу дерьма и лужу мочи. А ведь у этого безумца может быть припасено еще. Подумав так, Гейрмунн решил больше не заглядывать внутрь.
На саксе была одежда священника, хотя и грязная. Спутанные волосы и борода почти закрывали лицо. Увидев Гейрмунна, он высунулся из окна и завыл, шевеля растрескавшимися губами. Гейрмунн отошел еще дальше.
– Оставь его! – крикнул продолжавший хохотать Одмар и махнул Гейрмунну, чтобы возвращался к огню.
Гейрмунн еще раз взглянул на странную хижину без двери и вернулся в развалины храма. Датчане поддразнивали его, довольные неожиданным развлечением. Гейрмунн поднял руки, признавая, что его здорово разыграли.
– А ты проворен, норвежец, – похвалил его Одмар. – Некоторые мои ребята после разговоров с этим мертвецом были вынуждены отмываться в реке.
– Почему ты говоришь, что он мертв? – спросил Гейрмунн.
– Я же сказал: это его гробница.
Гейрмунн нахмурился, так и не поняв смысла. Тогда Одмар похлопал Фасти по плечу:
– Расскажи ему.
Прежде чем начать, молодой датчанин откашлялся.
– Некоторые христианские священники уходят в такие хижины, чтобы молиться своему богу. Потом они замуровывают себя изнутри. Потом другой священник молится за того, кто в хижине, и объявляет его мертвым.
– Священники добровольно идут в эти хижины?
Фасти кивнул.
– А потом они выходят?
– Нет. Их бог это запрещает.
Одмар засмеялся:
– Когда мы поджигаем их гробницы, некоторые выходят.
Может, и другие сгоревшие постройки были такими же хижинами, как уцелевшая?
– Почему вы его пощадили? – спросил Гейрмунн.
– Хотел убедиться, действительно ли он мертв, – ответил Одмар. – Никто из людей не может умереть дважды.
– А священники, чьи тела я видел на реке? Они умерли дважды? – спросил Гейрмунн.
– Они вылезли из гробниц, – сказал Одмар. – Может, у христиан тоже есть заклинания. Вышел наружу – и силу потерял. Хаугбуи и драугра можно убить.
Он наклонился к Гейрмунну и, указывая на одинокую хижину, добавил:
– Сидит там без пищи и воды. Если умрет, значит прежде он не был мертвым, и никакой силы в их молитвах нет.
Темноту вокруг острова наполняло кваканье лягушек и звон комариных туч. Заглянув в глаза Одмара, Гейрмунн увидел страх и ненависть.
– Чем провинились эти священники? – спросил Гейрмунн.
Одмар не понял вопроса.
– Ты сказал, твой отряд остался здесь, чтобы сделать их послушными. Что они сделали?
– Отказались отдать нам свое серебро.
– Нет у них серебра, – возразил кто-то из датчан, сидевший по другую сторону костра. – Мы сюда пришли, чтобы…
– У всех священников есть серебро! – закричал Одмар.
– Только не у этих мертвых священников, – глядя в землю, возразил Фасти.
Взбешенный Одмар вскочил на ноги:
– Никак появились желающие поспорить со мною? – Он выхватил бородовидный топор и медленно обвел лезвием круг соратников. – Говорите! Решим все споры между нами здесь и сейчас.
Никто не ответил, и Одмар снова сел. Разговор о священниках угас сам собой. Воины разбрелись и устроились на ночлег, завернувшись в плащи. Гейрмунн тоже лег. Он сознавал, что спать среди незнакомцев рискованно. Но если бы датчане хотели его смерти, убили бы раньше, едва он появился. Им бы и устриц больше досталось. У них хватало времени, чтобы расправиться с ним. Но он по-прежнему жив. Гейрмунн лег ближе к огню, наслаждаясь его теплом.
Он быстро уснул, но среди ночи его разбудил протяжный вой. Гейрмунн лежал в темноте, ощущая холод в затылке. Кто это выл? Зверь, человек или нечисть, обитающая в болотах? Однако вой не показался ему кровожадным. Скорее страдальческим, полным боли. Возможно, это выл священник в хижине. После этого Гейрмунну было уже не уснуть. Может, мертвец умер по-настоящему?
Никто из спящих датчан даже не шевельнулся. Гейрмунн тихо встал и так же тихо выбрался наружу, держа путь к хижине. Подойдя к ней, он встал возле окошка, вслушиваясь.
Он услышал шепот на непонятном языке. Как и в первый раз, Гейрмунна охватил ужас. Должно быть, священник произносил магическое заклятие. Но чем дольше он вслушивался, тем меньше шепот священника был похож на заклинание и тем больше напоминал молитву христианскому богу.
Значит, сакс был жив. Во всяком случае, не мертвее, чем вечером, когда он «угостил» Гейрмунна нечистотами. Удовлетворенный, Гейрмунн отошел, но задел рукавом грубую стену хижины, выдав себя.
Шепот священника прекратился.
– Есть здесь кто-то? – спросил он на саксонском языке, понятном Гейрмунну.
Голос у сакса был хриплым и слабым.
– Да, есть, – негромко ответил Гейрмунн. – Но я не причиню тебе вреда.
Священник усмехнулся, однако то был болезненный смех безумного, обреченного человека.